Весть о том, что должно произойти нечто крайне важное, чудесным образом уже распространилась по городу, и у ступенек храма скопилась толпа в сотню, а то и более человек. Тогдашний претор, муж по имени Орбий, правивший позже Азией, только что сел на свое курульное кресло и озирался вокруг, наверняка пытаясь уразуметь, что же все-таки случилось. И в этот момент подошла группа из шести-семи юношей с одинаковой глуповатой ухмылкой на лицах. Юноши определенно следили за последними веяниями моды и, должен признать, вполне успешно им следовали.

У всех были длинные волосы и короткие бородки, а на талии у них свободно болтались широкие ремни, расшитые узорами.

— Бессмертные боги, ну и спектакль! — вполголоса пробормотал Цицерон, когда они прошествовали мимо, обдав нас густым запахом крокусового масла и шафрановой мази. — Они похожи более на женщин, чем на мужей!

Один отделился от группы и начал карабкаться по ступенькам вверх, к претору. На полпути юноша остановился и повернулся лицом к толпе. Внешне он, да простится мне столь вульгарное определение, являл собой образ «сладкого мальчика» с длинными светлыми кудрями, влажными красными губами и бронзовой от загара кожей. Этакий юный Аполлон. Но когда этот юноша заговорил, голос его оказался на редкость твердым и мужественным. Портил его речь лишь нарочитый плебейский акцент, выражавшийся в том, как он произносил свое фамильное имя: «Клодий» вместо «Клавдий». Такова была одна из его прихотей, продиктованных модой.

— Я, Публий Клодий Пульхр, сын консула Аппия Клодия Пульхра, внук консулов по прямой линии в последних восьми поколениях, пришел сегодня утром, чтобы выдвинуть в этом суде обвинения против Сергия Каталины в преступлениях, совершенных им в Африке.

При произнесении им имени Каталины в толпе поднялся ропот и свист. Стоявший рядом с нами звероподобный детина выкрикнул:

— Поберегла бы ты свою задницу, девочка!

Однако Клодий оставался совершенно невозмутим.

— Пусть предки мои и боги благословят меня в этом начинании и способствуют благополучному завершению дела.

Он легко взбежал по оставшимся не пройденными ступенькам к Орбию и передал ему иск в виде свитка, свернутого в трубочку, обвязанного красной лентой и скрепленного печатью. Сторонники бешено рукоплескали ему, в том числе Целий, которого остановил лишь суровый взгляд. Цицерона.

— Беги и найди моего брата, — велел ему Цицерон. — Поставь его в известность о происшедшем и скажи, что мне с ним нужно немедленно встретиться.

— Это поручение для раба, — обиженно надулся Целий, явно боявшийся показаться униженным перед лицом своих приятелей. — Разве не может разыскать его Тирон?

— Делай то, что тебе приказано, — оборвал его Цицерон, — а заодно разыщи и Фругия. Да поблагодари меня за то, что я еще не рассказал твоему отцу, с какой компанией ты якшаешься.

Эти слова быстро остудили Целия, и он без всякого промедления испарился с форума, направившись к храму Цереры, где в этот утренний час обычно собирались плебейские эдилы.

— Избаловал я его, — устало произнес Цицерон, когда мы уже шли обратно, поднимаясь в гору к своему дому. — И знаешь почему? Потому что он наделен обаянием — самым проклятым из даров, которые могут достаться человеку. А я не нахожу в себе сил, чтобы перестать потакать обаятельным людям.

В наказание, а также из-за того, что больше не мог ему доверять полностью, Цицерон не позволил Целию присутствовать в тот день на совещании, посвященном участию в предстоящих выборах. Вместо этого он отослал его писать отчет. Подождав, пока юноша скроется с глаз, Цицерон описал Квинту и Фругию утренние события. Квинт не был склонен придавать им чрезвычайное значение, однако Цицерон был полностью убежден в том, что теперь-то ему неизбежно придется вступить в борьбу с Каталиной за консульскую должность.

— Я изучил расписание слушаний в суде по делам о вымогательствах — а ты знаешь, что это такое, — и выяснил, что нет никакой надежды на то, что дело Каталины будет рассмотрено до июля. Это лишает его возможности выдвигаться в консулы в этом году. Таким образом, он неотвратимо вторгается в мой год. — Цицерон неожиданно стукнул кулаком по столу и выругался, что бывало с ним крайне редко. — Именно такое развитие событий я предсказал год назад — Тирон тому свидетель.

На что Квинт заметил:

— Но, может быть, Катилина будет признан виновным и отправлен в ссылку?

— При таком-то обвинителе, от которого разит благовониями? И о котором каждому римскому рабу известно, что он был любовником собственной сестры? Нет, нет… Ты был прав, Тирон. Мне самому следовало взяться за Катилину, когда подворачивалась такая возможность. Легче было бы победить его в суде, чем на процедуре вытягивания жребия.

— Может быть, еще не поздно это сделать, — предположил я. — Можно попробовать убедить Клодия уступить это обвинение тебе.

— Нет, он ни за что не согласится, — ответил Цицерон. — Только посмотри на него, на его высокомерие, — образцовый представитель рода Клавдиев. Для него открылась возможность добиться славы, и он ее ни за что не упустит. Принеси лучше список возможных соискателей, Тирон. Нам нужно подыскать надежного напарника, и чем быстрее, тем лучше.

В те времена домогающиеся консульской должности, объявляя о ее соискании, обычно выступали парами, так что определенно выигрывал тот, кто заключал союз с достойным мужем, чтобы дополнить с его помощью собственные силы в ходе привлечения избирателей. И Цицерону для укрепления позиций требовался некто носящий громкое имя и пользующийся расположением аристократии. Взамен он мог предложить собственную популярность среди педариев и низших классов, а также эффективную стратегию выборной кампании, которую сам же разработал. Цицерон был уверен, что это ему будет нетрудно сделать в нужный момент. Но теперь, когда он начал читать значившиеся в списке имена, я увидел причину его внезапного беспокойства. Союз с Паликаном не принес бы ничего ценного. Корнифиций мог заранее проститься со всякой надеждой на избрание. У Гибриды просто недоставало мозгов. Таким образом, из всего списка оставались Гальба и Галл. Однако Гальба был настолько аристократичен, что его абсолютно ничто не могло связывать с Цицероном, а Галл, несмотря на все увещевания Цицерона, твердо заявил, что у него нет совершенно никакой охоты избираться в консулы.

— Можете ли поверить? — посетовал Цицерон, в то время как мы склонились над его столом, изучая список возможных соискателей консулата. — Я предлагаю человеку лучшую должность на свете, причем ему и требуется всего-то побыть рядом со мной день-другой в знак поддержки. А он в ответ заявляет, что хочет вместо этого целиком посвятить себя юриспруденции! — Он взял стило и вычеркнул имя Галла, а затем добавил к концу списка имя Катилины. Задумчиво побарабанив заостренной палочкой рядом с этим именем, Цицерон подчеркнул и вдобавок обвел его, вслед за чем пристально посмотрел на каждого из нас. — Конечно, есть еще один возможный напарник, о котором мы не упоминали.

— Кто же? — спросил Квинт.