С облучка фургона, на который я перебрался, было видно, как Ханс наставляет возницу. Внезапно он замахал рукой вправо; я никак не мог взять в толк, что взбрело ему в голову: по мне, так вся местность выглядела совершенно одинаково. Но, когда мы подъехали ближе, я понял, что побудило Ханса свернуть: из-под земли бил ключ, и вода широко растекалась вокруг; кабы не предусмотрительность моего готтентота, мы бы наверняка увязли в этом болоте. Точно так же он заблаговременно предупреждал и об иных препятствиях, которые я не стану сейчас подробно описывать.

К тому времени воздух уже словно застыл в неподвижности, сделалось неестественно тихо и так темно, что передняя пара волов казалась призрачными тенями; холод пробирал до костей. Молнии продолжали плясать на вершинах окрестных гор, однако гром по-прежнему не гремел. Было что-то пугающе-мистическое в таком поведении природы, и это ощущали даже животные: наши волы рвались из постромок и бежали очень резво, так что не было никакой необходимости понукать их и подбадривать хлыстом. Казалось, волы сообразили, что должны спастись от страшной угрозы. Хотя почему бы и нет? Наверняка они и вправду понимали это, ведь все живое обладает чутьем, которому безоговорочно повинуется. Что касается меня, то я буквально не находил места от беспокойства и молился про себя, чтобы мы поскорее добрались до пещеры.

Чуть погодя мои молитвы стали еще более горячими, ибо надвигавшиеся с двух сторон тучи наконец встретились, и в тот миг, когда их кромки соприкоснулись, они вдруг окутались ярчайшим пламенем, – должно быть, это был грозовой разряд; пламя устремилось вниз и сотрясло землю поистине громовым ударом. Почва под ногами содрогнулась, а я всей душой пожелал очутиться где-нибудь подальше отсюда, потому что огненная стрела вонзилась в землю всего в каких-то пятидесяти ярдах от фургона, ровно в том месте, где мы находились лишь минуту назад. Одновременно прогремел чудовищной силы раскат грома, и стало понятно, что жуткие тучи нависают прямо над нашими головами.

Но это было, так сказать, еще только начало бала, первые звуки музыки, заставшие танцоров врасплох. Затем представление развернулось во всей красе: яркие вспышки молний выступали в роли тех самых танцоров, а серый небосвод как бы превратился в пол залы, по которой они перемещались.

Не скрою, чрезвычайно трудно описывать этакую, поистине дьявольскую, бурю. Друзья мои, поскольку вам и самим доводилось видеть подобное, вы хорошо знаете, что такие бури попросту невозможно описать словами. Молнии сверкали со всех сторон, вспышка следовала за вспышкой, и формы они обретали самые причудливые; мне особенно запомнилась одна, точно огненный венец на челе исполинской тучи. Кроме того, чудилось, что эти молнии не только падают с небес на землю, но и под непрерывные, непрекращающиеся раскаты грома тянутся с земли к небесам.

– Где твоя треклятая пещера?! – крикнул я Хансу, который взобрался на облучок фургона и уселся рядом со мной.

Он прокричал в ответ что-то неразборчивое и ткнул пальцем в подножие склона, до которого оставалось не больше двух сотен ярдов.

Перепуганные волы припустили со всех ног, фургон швыряло из стороны в сторону с такой силой, что мне стало казаться, будто он вот-вот перевернется; погонщик бросил поводья и бежал теперь рядом с волами, чтобы его не затоптали, направляя животных тычками, – откровенно говоря, это у него получалось плохо. Нам еще повезло, что в целом волы двигались в нужном направлении.

Бешеная скачка продолжалась. Возница нещадно лупил животных хлыстом, стараясь привести их в чувство; по шевелению его губ я догадывался, что он бранится последними словами, на голландском и на зулусском, но до моих ушей не долетало ни звука. В конце концов волы вынуждены были остановиться у крутого склона; не в состоянии более нестись вперед, они сбились в кучу, перепутав все постромки. Такое часто случается с напуганными животными, и тогда их уже нипочем не заставишь тянуть поклажу.

Мы попрыгали наземь и принялись освобождать волов от упряжи. Смею вас заверить, задачка была непростая: волы ухитрились накрепко сцепиться вместе, да еще вдобавок работать приходилось в буквальном смысле слова под огнем – молнии беспрестанно вонзались в землю вокруг нас. Казалось, что уж в следующий-то миг очередная молния непременно угодит в фургон и покончит с нами навсегда. Признаться, я и сам перепугался настолько, что мне отчаянно хотелось бросить волов на произвол судьбы и опрометью кинуться к пещере; останавливало лишь то, что никакой пещеры поблизости я не видел, сколько ни озирался.

Впрочем, на выручку мне пришло уязвленное самолюбие: если я сейчас убегу, то как впредь смогу требовать от своих кафров, чтобы они стойко выдерживали тяготы пути? Сам ты можешь бояться сколько угодно, но никогда, никогда не выказывай свой страх перед туземцами, иначе лишишься всякого на них влияния. Ты перестанешь быть великим белым вождем, существом высшей крови и воспитания, станешь обычным человеком, таким же, как и они сами, если даже не хуже, коли туземцы окажутся не робкого десятка – а в этих краях большинство мужчин наделены немалой отвагой.

Потому я притворился, будто не обращаю внимания на молнии, и даже не дернулся, когда одна поразила колючий куст не далее чем в тридцати шагах от меня. Мой взор был устремлен именно в ту сторону, и я увидел, как куст сей моментально воспламенился, как огонь охватил каждую его веточку. В следующее мгновение от растения осталась лишь горстка пыли; о том, что оно совсем недавно высилось над землей, напоминала лишь колючка, вонзившаяся в мою шляпу.

Наравне с другими я пинал волов и пытался их растащить, хватался за постромки и тянул, распутывал, снова тянул, покуда в конце концов животные не очутились на свободе и не умчались прочь в направлении каменистого выступа, под которым – или, возможно, в каком-либо другом месте – они, следуя своему чутью, рассчитывали обрести укрытие. Последних двух волов, дышловых, освободить было труднее всего: они рвались на волю вслед за своими собратьями и не давали себя распутать, так что пришлось просто обрезать постромки, ибо снять оные не имелось ни малейшей возможности. Наконец эти двое поскакали вдогонку прочим, но далеко не убежали: на моих глазах оба вола, которых оставалось лишь пожалеть, упали на землю, словно сраженные выстрелом в сердце. Их настигла молния. Один вол замер в неподвижности; второй повалился на спину и недолго дрыгал копытами, но потом и он тоже успокоился и затих, подобно своему товарищу по несчастью.

– Интересно, что вы сказали в тот момент? – с задумчивым видом поинтересовался Гуд.

– А что сказали бы на моем месте вы, Гуд? – сердито произнес Аллан. – Вообразите, что вы только что потеряли двух своих лучших волов, а новых купить не на что, ибо в карманах ни гроша. Хотя нет, пожалуй, не трудитесь отвечать, ибо нам всем прекрасно известно ваше пристрастие употреблять к месту и не к месту соленые словечки.

– Я бы, наверное, сказал… – начал Гуд, явно обрадованный случаем поделиться с присутствующими сокровищами своего лексикона, однако Аллан прервал его решительным взмахом руки:

– Знаю-знаю, вы бы помянули Iupiter Tonans[44].