Харт вздрогнул, потому что обстановка вокруг резко переменилась. Он кружил в полете над городом достаточно высоко, чтобы видеть все и в то же время находиться в эпицентре событий — как паук в центре паутины. Ничего не происходило такого, о чем бы он не знал, ни одно движение не ускользало от его внимания — все становилось известным с точностью до минуты. Он был в состоянии видеть тысячи событий, происходящих одновременно, и слышать рев тысячи голосов, говоривших одновременно. Это было так грандиозно, а себе он казался таким незначительным. Едва не захлебываясь в море информации, Харт с огромным трудом сохранял чувство собственной индивидуальности. Однако, несмотря на свое неумелое барахтанье, он смог рассмотреть сложные узоры и переплетения судеб и почувствовать нити этих судеб в своих пальцах. Будь у Харта время, он смог бы до конца постичь все увиденное и почувствовать, как вращается мир вокруг него. Однако то там, то здесь он стал замечать белые пятна — места, куда проникнуть ему было не под силу, и как бы Харт ни напрягался, люди там не были видны. Ощущение напоминало зуд, невыносимо хотелось почесать зудящее место, но было не дотянуться. И вдруг так же внезапно, как исчез, вернулся пляж, голый и безлюдный, и Харт глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, откидываясь на спинку шезлонга.

— Ничего, со временем ты привыкнешь к подобному, — сказал Время. — В тебе сила, Джеймс. Возвращение в Шэдоуз-Фолл пробудило ее. Правда, большая часть этой силы пока что дремлет — оттого, по-видимому, что миру невозможно справиться сразу с двумя Дедушками-Время.

— Я — что, должен стать вашим… преемником? — изумился Харт.

— Не знаю. Возможно. По идее я бессмертен и неуязвим, но кто его знает… Белые пятна ты видел. Они тоже — по идее — невозможны, однако столько невозможного в последнее время творится в Шэдоуз-Фолле! Тебе не приходилось встречаться с Михаилом-архангелом? Он сошел на землю специально для того, чтобы предостеречь нас о грядущих серьезных переменах, но кто-то или что-то заблокировало его память, дабы не позволить ему завершить миссию. Архангела убили (точнее, умертвили тело, в которое он вселился), прежде чем он смог что-либо припомнить. Я не сомневаюсь, что рассудок ему замутили крестоносцы, но в то, что убили его они, — не верю. Это дело рук Беса. О нем я расскажу тебе позже, когда мы отобьем и переживем вторжение крестоносцев. Если переживем…

— Вторжение?! — Харт так резко выпрямился в шезлонге, что едва не опрокинул его. — Как вторжение? У этих крестоносцев есть армия? И когда их ждать?

— Крестоносцы — сами по себе армия, и ждать их надо скоро. У них прекрасно налажена разведка, лазутчики по всему свету, помимо этого — собственные военно-тренировочные базы.

— Если они так многочисленны и сильны, почему я о них ничего не слышал?

— Скорее всего, слышал. Формы и методы самовыражения у них могут быть разными, но по сути своей в душе все они — крестоносцы. В их руках большая, хотя и скрытая, власть, и они чрезвычайно опасны. К их несчастью, Шэдоуз-Фолл для них может представлять тоже очень большую опасность, к тому же у нас есть могущественные друзья. Уверен, нам придется обратиться к ним за помощью. Я приказал, чтобы тело Де Френца не кремировали — на случай возвращения архангела, но пока что этого не произошло. И это все, что мне удалось предпринять, больше идей никаких. Вот почему я вызвал тебя сюда. Знай, в тебе заложена вся моя сила. Пророчество всегда страшило меня тем, что в нем моему внуку предначертано уничтожить Шэдоуз-Фолл. Но теперь я думаю иначе: а может, там говорится о том, что ты защитишь город от крестоносцев? Такое вполне возможно. Я не могу просить тебя, как дед просит внука. В душе твоей не может быть ко мне благодарности — я фактически не занимался воспитанием своих детей. Мэд стала мне почти родной, но это совсем другое. У меня ведь очень мало опыта в делах человеческих. Почти всю свою жизнь я на работе, и веками был счастлив такому положению вещей. Мир для меня переменился после того, как я встретил твою бабушку. Мою Сару. Она научила меня, каково это — быть человеком, со всеми его радостями и горестями. Я до сих пор не уверен, стала ли после той встречи моя работа легче или тяжелей. В общении с людьми мне приходится держать определенную дистанцию, иначе не удастся сделать то, к чему порой обязывает меня мой долг. И тем не менее в свою работу я пытаюсь привносить наряду с эффективностью сострадание. Если ты не хочешь сделать это для меня, Джеймс, сделай это для города. Шэдоуз-Фолл — особое место, и крестоносцы, пытаясь сотворить из него то, что задумали, просто-напросто уничтожат его.

— Но.. Что же это? — медленно проговорил Харт. — Что на самом деле есть Шэдоуз-Фолл?

— Уверен, ты слышал дюжину объяснений и толкований, но если задуматься, все невероятно просто. Вера человеческая многогранна. Старые мечты должны уступать место новым. Ведь именно сюда старые мечты приходят умирать и обретать забвение, именно здесь находят утешение те, кому действительность доказала слишком многое. Шэдоуз-Фолл необходим: он избавляет мир от страдания и боли.

Они немного помолчали, глядя на безмятежное море. Ветерок был приятно прохладен, высоко в небе кружили уже две чайки и жалобно перекликались друг с другом.

— Как скоро ждать этих крестоносцев? — наконец спросил Харт.

— Если мыслить категориями внешнего мира — осталось недолго. Однако здесь у времени иной отсчет. Чтобы принять решение, можешь взять себе столько времени, сколько тебе понадобится.

Харт кивнул, опустил руку и подобрал гладкий камень — холодный и чуть сырой. Взвесив его в руке, он взглянул на Время:

— Ты когда-нибудь пускал «блинчики»?

— Думаю, нет. Это тоже свойственно человеку?

— Да. Как и семья.

И весь нескончаемо долгий полдень Джеймс Харт и Дедушка-Время по очереди швыряли в море гладкие плоские камни — иногда просто кто дальше, иногда — кто больше сделает «блинчиков».

Синеозерье начинало свою биографию как детский оздоровительный лагерь, но детским он был недолго. Из года в год в превратившемся в турбазу лагере менялись владельцы: пытаясь извлечь из него пользу с выгодой, они неизменно обрекали себя на неудачу. Бывали там «повернутые» на здоровом образе жизни и на ориентировании на местности и инструкторы по выживанию. Причем последние — «повернутые» на первом, втором и всем остальном. Группы приходили и уходили, а лагерь оставался, с годами лишь ветшая, и никто из живущих поблизости ничему не удивлялся. Лагерь на Синеозерье лежал в самом сердце красивейшей сельской местности, но, к сожалению, далековато от города. Природа в тех краях была необычайно живописна, однако похожие места можно было отыскать и в более дешевых и доступных землях округи. Так что брошенные шалаши и туристские домики пустовали, и казалось, будто о Синеозерье забыл весь белый свет. А это очень устраивало крестоносцев.

Уильям Ройс, верховный главнокомандующий крестоносцев, бодро шагал через густо населенный лагерь, с одобрением оглядывая его хаотичное, но контролируемое бурление. Сотни людей в военной форме были заняты строевой подготовкой, лай выкрикиваемых сержантами команд агрессивно резал тишину спокойного вечера. Солнце садилось, и повсюду в лагере начинали постукивать генераторы. Туда-сюда с ревом проносились джипы, а на вырубке поблизости тяжеловооруженные штурмовые вертолеты прогревали двигатели. Всюду, куда ни смотрел Ройс, была его армия, умело, оперативно и достойно готовившаяся к войне. Чувства переполнили его сердце, и он позволил себе коротко улыбнуться. Менее чем через двенадцать часов он наконец будет окончательно готов повести свою ударную армию против дьявольских отродий, наводнивших Шэдоуз-Фолл. Прольется много крови, и нечестивцы падут тысячами, и он пройдет по улицам с триумфом, о котором столько лет мечтал.