Конец семнадцатого века… Насколько я помню, это время постепенного становления Петра. Скоро начнутся азовские походы, не так долго осталось до Северной войны, основания Санкт-Петербурга, создания флота, колоссального переустройства всего государственного организма. Время зарождения грядущего величия России. Впереди ее ждут два века расцвета, пока волею судеб она не будет безжалостно сброшена в пропасть.

Но есть ли большее счастье, чем трудиться на благо Отечества и знать, что труды твои не станут напрасны? Два века…

…Но Петербург строился на костях. Люди мерли как мухи, а на их место гнали новых и новых. За грандиозностью задач никому не было дела до чьей-то судьбы.

…Великий Государь, отец Отечества, а подданным приходилось весьма несладко, и за провинность легко можно было лишиться живота.

…Соратники, птенцы гнезда Петрова, а приглядишься – казнокрад на казнокраде, ничуть не лучше моих современников.

…И многое, многое другое. Раем на Руси и не пахло, несмотря на обилие побед и грандиозность свершений.

А существует ли вообще рай? Уж в этом-то времени его точно нет ни в одной стране. Не говоря о том, что у каждого из нас свои представления о рае.

Наверное, я ортодоксальный патриот и не мыслю жизни за пределами своей страны. Таким я уродился и менять свои взгляды не хочу.

Что до возможного положения, то неужели я, получивший звание капитана триста лет спустя, не смогу дослужиться до какого-нибудь поручика? Генерала с моей фамилией при Петре вроде бы не было, да и ни к чему мне такой чин. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Но вдвойне плох тот, который в мечтах забывает о реальном воинском долге.

Грядущие знания не гарантируют успехов в прошлом времени. Тактика, которой долго и не без успеха учили меня, не рассчитана на шпаги, кремневые ружья, дульнозарядные пушки. Развернутые цепи, атаки перебежками, фланкирующие и кинжальные пулеметы – это все вещи, время которых еще не пришло. До автоматического оружия, воздушных десантов, авиации, бронированной техники человечеству еще жить да жить. Сейчас же учения наверняка сводятся к бесконечной маршировке под барабан, а бой – к действиям в сомкнутом строю. Один человек в подобных случаях почти ничего не значит.

Нет, я за Россию. Надеюсь, мои ребята поддержат меня. Нам не привыкать к службе, тем более когда в ней виден смысл.

Ярцев? Но неужели штурман гигантского лайнера не сможет стать капитаном крохотного, по меркам двадцатого века, фрегата? Глупый вопрос. Управляется же он сейчас с бригантиной!

А бизнесмены… Они так долго и высокомерно твердили, что удача в руках самого человека, что им будет только полезно проверить собственные рассуждения на практике. Может, кто и выбьется в люди. А не выбьется, так по той же логике сам и виноват. Шанс был дан…

Но куда девать женщин? Забудем пока о тяготах пути через океан, а затем через Европу. Что им делать на родине? О равноправии полов еще не думали и самые смелые вольнодумцы, заработать на жизнь сами они не смогут, а мужья есть не у всех.

А хотя бы и были. Четыре десятка мужиков – и ни у кого из них ни кола, ни двора. Как объяснить, кто мы и откуда взялись? Скажешь правду – не поверят. А что придумать? Дворянство переписано в каких-нибудь служилых книгах, а других относительно свободных классов на Руси нет. Решат, что мы беглые, а с такими разговор короткий. Как бы кнута не отведать, а то и чего похуже! Язык – и тот не совсем такой, на каком говорим мы. Все эти «паки», «зело» – темный лес. Про письменность уже молчу. Яти, фиты, ижицы…

Выдать себя за иностранцев? Они вот-вот должны хлынуть в Россию. Но, опять-таки, существуют наверняка какие-то рекомендации, офицерские патенты… Не заявишь ведь внаглую, без бумажки с восковой печатью: «Я капитан от инфантерии фон Кабанофф, прошу любить и жаловать!» Не поверят, а то и проверят. Все шито белыми нитками.

Так что же делать? Ответственность все равно лежит на мне. Видит Бог, я ее не хотел! Я человек военный, и быть лидером нашего общества, этой сборной солянки, – явно не моя роль. С радостью уступил бы ее, но кому? Не вижу среди нас никого, кто мог бы указать нам достижимую цель и провести к ней с минимальными потерями. Моя же цель – как ежик в тумане, а как к ней подобраться – не имею ни малейшего понятия. Бросить бы все и всех к чертовой матери!

Не смогу. Не знаю, сумею ли вывести людей к земле обетованной, но не имею права уклониться от попытки. Мне бы побольше конкретных знаний, воображения, уверенности в себе. Другие видят меня жестким, но на самом деле внутри одни сомнения.

Надо что-то решить. Объявить решение людям, воодушевить, повести за собой… Куда?..

Сказать не трудно – ошибиться страшно. Очень дорого будет стоить ошибка.

Но ничего не предпринимать тоже смерти подобно. Мы не можем вечно болтаться по Карибскому морю. Сегодня нас спас от гибели случай, а завтра может и не спасти. Цена же – человеческие жизни. Я и так очень многих не уберег там, в лагере на берегу. Бросился спасать тех, кто ближе, и позабыл об остальных, точно они и не люди.

Дописываю на следующий день. Записи были прерваны очередным стихийным митингом. Несколько женщин во главе с супругой Грумова принялись кричать, что с них достаточно приключений. Потребовали как можно быстрее доставить их в любой ближайший порт и оставить там.

Выступление поддержала часть мужчин, нервы которых тоже не выдержали свалившихся испытаний. Я никого не хотел и не хочу удерживать силой и потому согласился с их требованием. Объявил, что они вправе высадиться на любую землю, которая попадется на пути, или прямо в открытое море – на их усмотрение. Вольному – воля.

С чисто женской непоследовательностью я был немедленно обвинен в том, что собираюсь бросить их на произвол судьбы. Оказывается, с ними должны остаться я и остальные десантники. На такое мы, разумеется, согласиться не могли. Даже обремененный женой и сыном, Ширяев сказал, что останется со мной до конца. Правда, жена его промолчала. Остальные бывшие пассажиры, блюдя свой интерес, приняли нашу сторону.

Мы промитинговали весь вечер, и в конце концов собрание согласилось со мной. Все желающие отделиться – их набралось около двадцати человек – могут высадиться в первом же порту. Там же мы решили пополнить запасы продовольствия и пресной воды. Затем бригантина отправится в Европу. Конечный пункт намечен не был, но у нас осталось достаточно времени на размышления.

Сейчас, когда я дописываю эти строки, приближается очередной вечер. По прикидкам Валеры до Южной Америки осталось немного, а там мы сумеем отыскать какой-нибудь приморский городишко. Честно говоря, я рад избавлению от балласта. Назвать этих людей другим словом трудно. Как они собираются жить там дальше, не имею ни малейшего понятия. Пусть попробуют, раз уж появилось такое желание. Но с одной стороны я их понимаю. Я тоже терпеть не могу морских путешествий.

Ладно, пора заняться делами. Потом напишу, чем же это закончилось. Если закончится вообще.