Вдруг она почувствовала, как сердце ее дрогнуло, и замерла на мгновение. Волшебное пламя объяло ее изнутри. Роун тут же приподнялся и, не отпуская ее, перевернул на спину. Склонившись над ней, он навалился на нее всем своим весом, проникая все глубже в ее пульсирующую жизненной силой плоть, и продолжил движение.

Всем своим существом Джолетта отдалась ему. Она двигалась в одном ритме с ним, дышала в такт с ним. Волшебство вернулось вновь. Почувствовав снова его горячее дыхание, они приникли друг к другу в страстном порыве и отдались на его волю.

Только потом, лежа в объятиях Роуна и глядя широко распахнутыми глазами в темноту, Джолетта вспомнила, что это чудо любви было задумано ею как прощание. Но почему-то все получилось совсем не так, как она планировала. Ей захотелось оставить все по-прежнему, быть рядом с ним столько, сколько ей будет позволено. Она даже подумала, что готова принять любые притворные заверения в любви со стороны Роуна.

А вдруг эти заверения станут подлинными или, по крайней мере, ей будет их достаточно? Нет. Она не могла на это пойти. Выбор сделан, и, как ни горько, надо выдержать все до конца. Если она сломается, она даст возможность тете Эстелле — и Натали — и Роуну победить ее обманом. И тогда ей придется поступиться тем, что стало для нее таким важным в последнее время, — самоуважением.

Она уедет. Она должна это сделать.

Джолетта проснулась, когда было совсем рано. Серый рассвет за окном только начинал золотиться первыми лучами солнца. Колокола церквей еще не звонили. Она выскользнула из кровати, Роун пошевелился и протянул руку ей вслед. Но даже если он и проснулся, то не подал виду, чтобы она не почувствовала себя виноватой в том, что разбудила его.

Когда Джолетта оделась, зазвонили колокола. Она в последний раз провела щеткой по волосам и перехватила их двумя костяными заколками. Вернувшись в спальню, она положила щетку в свою большую сумку, потом подхватила ее и повесила на плечо, ощутив всю тяжесть своей ноши.

Роун лежал на спине, подложив руки под голову. При виде ее губы его расплылись в улыбке. Заметив, что Джолетта взяла сумку, он спросил:

— Куда ты направляешься в такую рань?

— Мне надо купить пару женских принадлежностей. Я скоро вернусь.

— Но магазины еще закрыты, — возразил он. Под растрепанными волосами на щеках его уже темнела щетина, веки были тяжелыми после сна. Может быть, от печали, притаившейся где-то в глубине его глаз, но он никогда не выглядел так привлекательно.

Джолетта сглотнула ком, подступивший к горлу, и сказала:

— Тогда, возможно, портье мне поможет. Я на минутку.

Она не стала дожидаться ответа. Не поцеловала его, не попрощалась. Она была сильной.

Выйдя из номера, Джолетта закрыла за собой дверь. И только на лестнице слезы, которые застилали ей глаза, хлынули безудержным потоком.

Цезарь вел свою красную «Альфа-Ромео» по направлению к Флоренции с пылом, унаследованным им от своих далеких предков, возничих колесниц. Джолетта, проверив, хорошо ли закреплен ремень безопасности, старалась не хвататься рукой за приборную доску чаще, чем это было необходимо. Ее страх, казалось, забавлял итальянца и побуждал его к новым пируэтам, которыми он хотел показать, с каким совершенством водит машину. Джолетте это, конечно, не нравилось, но она удерживалась от выражений протеста. Хорошо, что он предложил отвезти ее во Флоренцию. К тому же у нее не было сил возмущаться.

Джолетта долго думала, стоит ли отвлекать его беседой или, наоборот, он хоть немного сбавит скорость, чтобы уделить ей внимание. В конце концов она решилась заговорить, тем более что ей совсем не хотелось оставаться наедине со своими мрачными мыслями. Ей показалось, что лучше всего будет начать с самых обычных вопросов, которых они прежде не касались.

— Где я сейчас живу? — переспросил он, расплываясь в широкой улыбке.

— В основном в Венеции, иногда — в Риме или на Капри. Часто — в Париже или в Ницце.

— Это понятно, но дом-то ваш где?

— А-а… Дом мой — в деревне, милях в двадцати от Венеции. Мои отец и мать до сих пор там живут.

— То есть у вас нет постоянного места?

— Нет. А зачем?

Она озадаченно посмотрела на него.

— Мне показалось, вы сказали, что вы из Венеции. Так где же вы там живете?

— Я говорю, что я из Венеции, и людям понятно. Венецию все знают. Так проще. — Он пожал плечами. — Последние несколько дней я жил в отеле «Киприани».

Это был тот самый отель, где остановилась Натали. Джолетта ощутила некоторое беспокойство, но тут же постаралась отделаться от него.

— Кажется, вы не говорили мне, чем вы занимаетесь.

— То одним, то другим. Продаю и покупаю. Когда-то работал официантом на большом морском лайнере. Работа тяжелая, много часов приходилось проводить на ногах, но прибыльная. Я научился говорить по-английски, по-немецки, по-французски, по-испански. Немного по-японски. И еще знакомился с богатыми дамами, вдовами или просто одинокими.

Джолетта не могла понять, действительно ли он имеет в виду то, о чем она подумала. Она внимательно посмотрела на него, заметила, с каким изяществом он держится, как тщательно одет. На нем была кремовая шелковая рубашка, на одной руке — «Ролекс», на другой — тяжелый золотой браслет.

— Неужели вы подумали, что я богат, раз у меня такая машина? — Цезарь удивленно вскинул брови. — Вовсе нет, во всяком случае, пока что нет.

— Но вы намереваетесь разбогатеть, — констатировала она.

— Я много работаю, чтобы этого добиться. — Он немного помолчал, потом добавил более ласковым тоном:

— Но мне нечасто удается заняться тем, чем мне хочется, с такой прекрасной дамой, как вы.

Слышать это было приятно, но она уже не верила ни единому его слову.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорила она, — что зарабатываете на жизнь, оказывая услуги богатым женщинам?

— Джолетта! Вы меня оскорбляете. Я вкладываю деньги, заключаю сделки. Я не жиголо!

— Нет?

— Я сам себе хозяин. Я всегда искренен.

— Но то, чем вы занимаетесь, это… это подразумевает, что вы должны быть особенно милы с некоторыми людьми?

Он посмотрел на нее, нисколько не смутившись.

— Всегда найдется что-то приятное, что можно сказать женщине. Каждая из них по-своему прекрасна.

— Правда? — спросила она безразличным тоном. Этот шарм, эта неприкрытая лесть, постоянное внимание… Она давно должна была догадаться.

— Я бы никогда не сказал того, чего нет на самом деле. Клянусь! А вам

— особенно.