Добавлю еще, что тех флорентийцев, которых не тронули танец и пение благочестивой Эстасии, похватали одетые в серые сутаны юнцы и заставили публично покаяться в стенах Санта-Мария дель Фьоре при огромном стечении прихожан.

Эти молодчики, еще не достигшие брачного возраста, дважды врывались в мое жилище. Они искали предметы роскоши, а также книги, запрещенные церковью. Совершать эти обыски им дозволено новыми уложениями, принятыми приором и Синьорией республики, которые все еще являются властью, но находятся под сильным влиянием Джироламо Савонаролы.

Тех же, кто не подчиняется новым правилам, преследуют и сажают в тюрьму. Существует особенный документ с перечнем признаков, за которые человека можно обвинить в ереси и упрятать в узилище. Темницы города переполнены, но более строгие действия к узникам пока что не применялись. (По крайней мере, ничего такого не было до декабрьского праздника святого Николая, а потом я покинул Флоренцию.) Кажется, до Рождества Христова всех заблудших решили не трогать, чтобы дать им время как следует осознать собственные ошибки и вины.

Надеюсь, мой почерк и стиль изложения не вызовут у вас затруднений. Ваш устный польский столь превосходен, что вы, мне думается, должны с легкостью разбирать и письмо. Если это не так, я охотно переведу сей скромный отчет на латынь, коей, мне кажется, я овладел в совершенстве, хотя в итальянском не очень-то преуспел. Не правда ли, для таких иноземцев, как вы и как я, этот язык — большая морока? Но многие, к сожалению, тут на нем говорят и требуют от приезжих того же. Латынь звучнее, строже и проще, но они не хотят этого понимать.

Скажите, вы изучали польский по книгам? Или бывали в наших краях? Впрочем, я понимаю, что вопрос мой нелеп, и прошу простить мне излишнее любопытство.

За сим позвольте уверить, синьор Ракоци, что я всегда к вашим услугам и буду рад, если вам как-нибудь вздумается меня навестить в доме Лино Ваззомаре, в том, что находится возле монастыря Сан-Грегорио. С лучшими пожеланиями,

Антек Кожелва

В светлейшей Венеции

4 января 1498 года

Чтобы достичь Флоренции, ему потребовалось шесть дней. Скорость, возможная летом и невероятная для зимы, когда на дорогах то снег, то лед, то вода. Он сменил четырнадцать лошадей. Одна расколола копыто — между Кьоджей и Пьетрамала, на старой горной тропе. Ракоци хотел сократить путь, но в результате вынужден был убить покалеченное животное. Потом он часа три брел пешком по замерзающей слякоти к небольшой деревушке, где отогрелся и взял мула. Это был хороший урок.

С болью в душе и ломотой во всем теле он смотрел на крыши Флоренции, красные от закатного солнца. Он знал, что следует поспешить, иначе городские ворота закроются и ему придется искать пристанища в одном из окрестных монастырей. Ракоци тронул повод, белая кобыла, издав тихое ржание, стала спускаться с холма.

— Я знаю, — сказал Ракоци, поглаживая гриву усталой красавицы. — Ты хорошо потрудилась, но надо еще потерпеть. Осталось совсем немного. Скоро ты отдохнешь и поешь. — Он выпрямился в седле и принял горделивую позу.

На его счастье, ворота Санта-Кроче были открыты, их охраняли трое улан, вооруженных швейцарскими пиками. Стражники нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая, когда умолкнут церковные колокола.

Всадник на белой кобыле успел подскакать к ним с последним звоном вечернего благовеста, служившего знаком, что ворота можно закрыть. Стражники с немым изумлением оглядели зеленый плащ, отороченный мехом куницы, и высокие сапоги, в каблуках которых поблескивали драгоценные камни. Богатая меховая шапка, золотая серьга. Незнакомец выглядел очень внушительно и держался надменно. Одна рука его крепко сжимала поводья, вторая была упрятана в русскую муфту.

— Ваше имя? — спросил капитан, преграждая всаднику путь.

— Жермен Ракоци. Я еду из Венгрии. — Капитан шевельнул пикой, белая кобыла прянула в сторону, но незнакомец непринужденным движением ее осадил. — Солдат, отойдите назад. Вы пугаете лошадь.

К такому обращению капитан не привык, он невольно попятился. Властность приезжего вызывала зависть и восхищение. Чтобы не потерять лица, страж приосанился и решил задать чужаку еще пару вопросов.

— Ответьте, зачем вы прибыли в этот город, синьор?

— Заявить свои права на имущество. Я — племянник Франческо Ракоци да Сан-Джермано, и все, чем он владел здесь, — мое, — ответил Ракоци, намеренно путая ударения.

— А вам известно, что ваш дядюшка бежал из Флоренции под угрозой ареста? — спросил капитан, и глаза его самодовольно блеснули.

— Где находится палаццо да Сан-Джермано, солдат?

Капитан был озадачен.

— Я сказал, что ваш родич покинул этот город под угрозой ареста.

Ракоци невозмутимо кивнул.

— Вполне возможно. Так где же?

— Поезжайте на север. К монастырю Святейшей Аннунциаты. — Капитан ткнул рукой в купол Санта-Мария дель Фьоре, поскольку тот скрывал остальные ориентиры. — Только учтите, дворец сейчас пуст. Там нет никого. Никто вас не встретит. Там никто не живет. — Он говорил короткими фразами, решив, что так чужаку будет понятней.

— Пуст? — Ракоци вскинул брови. — Почему? За имуществом должен кто-то приглядывать. Я возмущен. Скажите, солдат, — обратился он к капитану, — что случилось? Куда подевалось доверенное лицо моего дядюшки?

— Я не уполномочен отвечать на такие вопросы, — злорадно улыбнулся «солдат» и отошел в сторону, уступая дорогу. Ну вот, подумалось Ракоци, сейчас этот служака помчится докладывать, что в город приехал племянник еретика. Он постоял, пока ворота не заперли, и тронул кобылу. Охранники глядели ему вслед. Когда приезжий скрылся за поворотом, они опустились, покряхтывая, на колени и, склонив головы, стали молиться, как того требовали новые уложения Синьории.

Флорентийские улицы были мрачны, великолепные статуи, некогда их украшавшие, то ли разбили, то ли куда-то убрали. Голые стены, холодные темные окна. Ракоци сделалось не по себе. Над входом в церковь Сан-Марко белело полотнище с красной надписью: «Восславим муки Христовы!» Он подъехал к палаццо. На стене его тоже виднелась надпись. Короткая и выразительная: «Сатанист!»

Да, Флоренция изменилась! Чем же Савонарола сумел ее взять? Уж не тем ли, что странным образом походил на Лоренцо? Тот тоже диктовал Синьории свою волю и бросал вызов Папе, а горожане рукоплескали ему. Для Флоренции отлучение доминиканца от церкви было лишним доказательством его благочестия в противовес чудовищной развращенности Борджа, слухами о которой полнился католический мир.

Ракоци спешился, толкнулся в незапертые ворота и повел свою кобылу к конюшне, не обращая внимания на оскорбительные рисунки, пятнавшие облицовку палаццо. В основном это были фигурки рогатых и хвостатых существ, снабженных воздетыми фаллосами невероятных размеров. Он подумал с иронией, что Эстасия обвинила его не в том, что было, а в том, чего не было, но чего бы ей очень хотелось. Вот парадокс, правду она все-таки утаила, ибо правда могла сокрушить и ее.