с трудом. Ничего, нормально, можно выкопаться. Если бы не лапы, наверное, через пару суток я смог бы выбраться наружу, теперь же придётся ждать, пока лапы восстановятся, хоть чуть, пусть хотя бы коростой покроются.

Я лёг на бок и опять уснул, провалился в жаркий мучительный сон, в котором вокруг меня опять стояли коты, а ещё ног у меня не было, вместо них красные горячие шары, в которых пульсировала боль. Хотелось проснуться, но я нарочно не просыпался, терпел, так что боль в конце концов рассосалась, сон победил.

Проснулся и попробовал повыть. Выть было легче, чем лаять, только всё это опасно. Ну, услышат, ну, придут, заглянут. Так и вытаскивать меня не станут, зачем? Плюнут разве что. Так что зови не зови, вой не вой, только тоскливее делается, решил сидеть молча, одиноко. Вообще, это интересно – оказаться в яме. Мир исчезает, вот только что он был огромный и загадочный, простирался и все дела – и вот вдруг он сжимается до полутора метров вокруг тебя, делается мал и забит кошачьими костями.

Умирать в одиночестве – невесёлое дело, конечно, мне не привыкать… Но всё равно.

После полудня опять попробовал копать. Уже не получилось. То есть совсем никак – каждое движение вызывало боль, я перегрыз несколько корней и вернулся в колодец. Всё. До завтра рыть не смогу. Может, и до послезавтра. Когда лапы зарастут, попробую ещё – если хватит, конечно, сил. Или зубами попробовать?

Попробовал. Копать зубами оказалось не очень, земля, конечно, поддавалась, но… Кому непонятно, может попробовать.

Я вылез из норы и лёг. Теперь дно колодца было засыпано почвой, и мха не осталось, пришлось лежать в земле. Свежая земля напоминала о могиле, настроение от этого не особенно улучшалось, но делать было нечего. Так прошёл день, и стало темнеть. За день я не услышал ничего, то ли колодец на самом деле располагался далеко от лагеря, то ли в лагере больше не осталось никого. Я бы на месте руководства после лисьего нашествия уже давно вывез всех детей, подальше бы вывез, или вообще по домам отправил. Потому что птицы просто так не дохнут и лисы просто так не убегают, это ведь всё знаки вполне себе недвусмысленные, любой разумный человек задумался бы.

Хрустнула ветка. Я насторожился. Ветка хрустнула вдруг, случайно. Кто-то подкрадывался. Именно подкрадывался – если бы он просто шагал, я бы уже давно знал о его приближении. Значит, он шагал осторожно, значит, намерения у него были не слишком добрые.

Камень. Он ударил в бетонную стенку колодца, отскочил и хлопнул меня в лоб. Едва не попал в глаз, больно, я едва не завыл, но удержался, и тут же в колодец попал ещё один камень, и в этот раз он угодил мне в лапу. Это было ещё больнее, я заорал.

Там, наверху хихикнули и защёлкали, щелчки походили на велосипедную трещотку, а хихиканье я узнал.

Шерсть у меня немедленно встала дыбом. И сердце забилось. И всё внутри заболело, и сердце, и лёгкие, и желудок, и, кажется, кровь даже заболела. Захотелось заорать и выпрыгнуть в окно, не было тут окна, об стену с разбега захотелось. Только разбежаться здесь было негде.

Они меня нашли.

Нашли. Я прокусил язык.

Камни падали почти до утра. Тварь таскала их с берега озера и кидала издали, к колодцу не приближалась – я её так ни разу и не увидел. Только слышал. Иногда она смеялась, иногда начинала прищёлкивать, иногда что-то говорила на непонятном языке, от которого у меня бежали по спине мурашки, щерились клыки, а кожа на переносице собиралась в складку. Я не понимал смысла слов, но самих слов было достаточно, эти слова могли свести с ума, могли убить, что-то древнее и тёмное.

Она не решалась напасть. Если бы я встретил её в лесу, шансов у меня было бы мало, другое дело в колодце, в тесноте. Поэтому и не нападала. Камни иногда прилетали вполне себе изрядные, размером с грейпфрут. Я прятался в раскопе и прикидывал – если она накидает камней достаточно много, я смогу по ним выбраться. Если до этого она меня, конечно, не убьет.

Иногда она прекращала обстрел и приближалась, чтобы убедиться, прислушиваясь ко мне, к моему сердцу. Она слышала, что я ещё жив, и смеялась.

Иногда я срывался. Не от страха, от безысходности – принимался бешено лаять и кидаться на стены. Тогда она смеялась громче и с удовольствием, её забавляла моя ярость, и вместо камня она кидала в колодец шишку. Тогда я лаял, старался придать голосу побольше ярости. Чтобы не возникло искушения подойти и расстрелять меня с короткого расстояния.

Наверное, это подействовало – тварь так и не приблизилась, кидалась издали камнями, утром ушла. Перед этим приблизилась к краю колодца и заглянула. Я увидел тёмный силуэт на фоне звёзд. Я думал, она что-нибудь скажет. Но она промолчала. Она вытянула руку и разжала ладонь. Я шарахнулся в сторону, почему-то подумал, что она мне подкинула гранату, но это оказалась не граната.

Просто мёртвая птица.

Глава 5

…И заглянут в окна

Теперь они не оставят меня в покое. Тварь ушла, но я был уверен, что она вернётся вечером, едва только начнёт темнеть, и скорее всего, вернётся не одна. Они соберутся вместе, спустятся к озеру и наберут булыжников. А потом просто похоронят меня заживо, это в их обычаях, они ведь любят, когда смерть медленна и мучительна. После меня они займутся лагерем. Вообще, вряд ли им нужен я, нет, у них совсем другие интересы, но и меня они тоже не отпустят.

Ведь я их чую.

Я долго пытался понять – с чего это началось. Раньше ведь их не было, я точно помню. А потом…

Сначала одна. Одна, и я думал, что единственная. Что жара разбудила тварь, проникшую в мою семью, дремучее зло, зверя, охотившегося на людей тысячи лет назад. Оказалось, что я был неправ.

Их было много.

Я замечал их присутствие в больших городах, и в скромных поселках, и везде, где были они, пропадали люди.

Они приходили к людям и начинали жить рядом. И никто не видел, что это не люди, глупые иволги упрямо выкармливали на свою голову кукушат. Иногда, пробираясь сквозь лес, я обнаруживал ямы, похожие на могилы, точно кто-то выбирался из-под земли. Иногда я слышал запах тварей в поездах, приходивших с юга. Иногда я их видел среди людей – с виду почти как все, почти неотличимы.

Если бы не запах.

А ещё очень часто я встречал собак, обычно мёртвых.

Возможно, пришло их время. Земля разверзлась и выпустила дремавшее зло, солнце жарило