— Так, ясно, понятно. — Прохоров неожиданно повеселел, подозрительно задорно хлопнул Вику по плечу. — Слушай, красивая у тебя оправа, дай-ка посмотреть.

— Да «рейбаны», чего особенного? — Вика недоуменно пожала плечами, сняла очки и тут же страдальчески вскрикнула. — Ты что, сдурел, с головкой плохо?

— Тихо, женщина, тихо. — Не обращая на нее внимания, Прохоров отломал вторую дужку, бросил ее Толе Громову. — Давай, Палач, действуй.

Объяснять что-либо тому было не нужно, глянув на Серегу с восхищением, он принялся скрести пластмассовым, армированным металлом стержнем об пол, доводя его конец до остроты шила. Скоро чудо оптики превратилось в два стилета и пару-тройку опасных бритв, настроение у всех поднялось, и ночь прошла бурно и с пользой — в ролевой игре под названием «Фашистам капут».

Когда под утро пожаловали стражники, их ждал весьма неприятный сюрприз: оба арестанта в окровавленных балахонах, не шевелясь, лежали на полу, причем пальцы одного были сомкнуты на шее другого. Пленницы тоже вели себя странно: они были обнажены и, не смущаясь присутствием стражи и трупов, вовсю резвились — громко хохотали, обнимались, целовались взасос и что-то лопотали на своем славянском наречии. В камере царила разруха. Унитаз был выкорчеван с корнем, перегородка разнесена на куски, стол с ошметками бетона на ножках сиротливо валялся в углу. Кафель стен был исписан татарскими словечками, давно уже ставшими исконно русскими и прочно вошедшими в международный лексикон. Цвет и запах послания вызывали самые нехорошие подозрения.

— О, руссиш швайн, кетцен дрек! — Забыв про осторожность, охранники ворвались внутрь, склонились над неподвижными телами, и в это время раздался женский визг, истошный, пронзительный, на два голоса:

— Насилуют!

— Доннерветтер! — Стражники вздрогнули, непроизвольно повернули головы и тут же, даже не вскрикнув, обмякли, рухнули мешками на цементный пол, — заточки глубоко вошли одному в глаз, другому в ухо.

— Вика, дверь. — Прохоров вскочил на ноги, выбрав труп покрупнее, принялся переодеваться: комбинезон, ремень, кобура, дубинка, натянул короткие еапоги — тесноваты, но ничего, ходить можно, нахмурился — грибка, надеюсь, нет? Как он ни старался, Толя Громов управился быстрее, успел даже проверить обойму «вальтера» и, не смущаясь присутствием дам, принялся снимать с охранника скальп.

— Ну что, похож я на Виннету, друга апачей?

— Ага, вылитый Инчучун. — Прохоров последовал его примеру, сразу с непривычки порезал палец, изматерился, но в конце концов все же нахлобучил рыжую густую гриву. — Ну все, педикулеза не миновать! Эй, на стреме, как там?

— Пока все тихо.

Женя с Викой, даже не потрудившись прикрыться, замерли у двери, вслушиваясь, их больше не мутило от запаха крови.

— Все, девки, на выход. — Дав дамам одеться, Прохоров передернул затвор, вытащил из чехла дубинку и, подмигнув Толе Громову, пинком распахнул дверь. — Лос, лос, швайне!

В коридоре все было спокойно, гуляли сквозняки, резал глаза яркий свет галогеновых ламп, вдалеке маячили две фигуры в хаки.

— Хальт. — Громов со скрежетом закрыл камеру, нарочно уронив ключи, незаметно огляделся, перешел на шепот. — Налево к лифту. — Поднялся, поправил кепи и, помахивая дубинкой, не спеша двинулся по коридору. — Лос, лос.

Кровь со скальпа, смешиваясь с потом, тянулась по его спине липкой, противной струйкой.

Женя с Викой ступали чуть дыша, от страха им хотелось по-маленькому, ноги предательски подкашивались. Прохоров, напротив, держа руку у кобуры, расстегнутой, сдвинутой по-эсэсовски на живот, нагло топал сапогами, он был совершенно спокоен, но готов в любой момент взорваться — врешь, не возьмешь! Однако никто на них и не посягал. Люди в хаки, рабы в балахонах проходили мимо, занятые своими делами. И все же, завидев встречных. Толя Громов делал страшное лицо и в целях маскировки хлопал Вику пятерней по ягодицам:

— Байне хох, русиш швайн, байне хох! Без эксцессов они добрались до лифта, нажали кнопку вызова. Загудев, проснулись мощные электродвигатели, со скрипом завертелись тяжелые колеса, плавно поплыл на тросах массивный противовес — Господи, до чего же медленно! Наконец кабина прибыла, створки шахты разошлись, и лифтер, тупорылый, бесцветно-аморфный здоровяк в хаки, что-то невнятно прошепелявил, похоже, с зубами у него тоже было не очень.

— Я-а, я-а. — Радостно улыбаясь, Прохоров вошел последним, с ходу приласкал лифтера в пах, в висок ив челюсть и, повернув ключ на приборной панели, нажал самую нижнюю кнопку. — Поехали.

Во время спуска с трупа сняли пояс с кобурой, вооружили Вику. Узкий балахон, туго перетянутый на талии, едва доходил ей теперь до середины бедер — выглядела она воинственно и чрезвычайно сексуально. Женя из соображений практических занялась обувью, но к моменту, когда лифт мягко вздрогнул и остановился, успела снять с покойного только правый ботинок. Двери бесшумно открылись, в лица резануло пронзительным светом ртутных ламп и удушливой вонью подземелья.

— Быстро, быстро, быстро. — Высунувшись из кабины. Толя Громов глянул по сторонам, мгновенно оценил обстановку и принялся содействовать разоблачению лифтера — до белья, оказавшегося грязным и вонючим. Вскоре Женя была экипирована на славу и на вырост.

— Все, уходим. — Ударом каблука Прохоров сломал приборную панель, вытащил «вальтер», метнув-шись вперед, прижался к стене, махнул рукой: — Можно, все чисто.

Они находились в широком, выдолбленном в скале туннеле, древний базальт чуть заметно вибрировал, воздух был наполнен низким, рокочущим гулом, словно где-то рядом крутилась огромная, чудовищной массы, юла.

— Стоп. — Прохоров осторожно приоткрыл дверь с надписью «Ахтунг», незаметно пробрался на металлический балкончик, оглядевшись, вернулся. Гул был таким сильным, что приходилось почти кричать. — Внизу машинный зал — дизель-генераторы, вентиляторные установки, распределительные щиты, справа у стены, за перегородкой, котельная. В углу четверо в хаки режутся в карты. Как мыслишь?

— Ну что ж, надо поздороваться. — Сняв с Вики пояс с кобурой, Громов подтолкнул ее внутрь, к узенькой лесенке, ободряюще погладил по плечу.

Спускаясь следом, он внезапно раскатился похабным смехом, заорал на весь машинный зал: — Руссиш швайн, камараден, руссиш швайн! Байне хох!

— Оставайся здесь. — Прохоров быстро оглянулся на Женю и, приветственно размахивая руками, улюлюкая и гогоча, тоже помчался вниз, крепкая, сваренная из толстых железных прутьев лестница обиженно загудела.

— Himmeldonnerwetter! — Радостно загалдев, любители азартных игр побросали карты, плотоядно уставились на Викины бедра. — Schweinfest![18]

Швайнфест удался на славу: завалили сразу четырех свиней, из «вальтеров», в упор. Пол, стол, карты, включая козыри, были залиты кровью, звуки выстрелов утонули в гуле машин.