Зет кивнул и мрачно буркнул:

— Ты прав, Миро… Нам должно быть стыдно, что в голову могли прийти такие мысли.

— А чего ж тут стыдиться? — спросил Тэн. — Положение на самом деле отчаянное, и нам нужно сообща найти выход. Первым выход нашел Юрий. Нужно сообщить на Розовую землю. Второй подсказывает Зет — нельзя сидеть сложа руки и только ждать. Нужно делать еще что-то…

— Что именно — вот вопрос, — усмехнулся Квач.

— Что происходит на нашей планете, когда нужно поесть?

— Как — что? Идут в столовую или пользуются доставкой на дом. Или сами делают то, что им нравится.

— А что делаем мы, когда нам нечего есть? — все так же сурово допытывался Миро, и между его светлых бровей залегли тоже суровые складки.

— Да, но здесь космос! — искренне возмутился Тэн.

— Да, но у нас космический корабль, начиненный самой современной техникой.

И все опять замолчали. Зет вздохнул и, как всегда, мягко протянул:

— Миро прав. Снова прав. Для того чтобы нам добыть пищу и, значит, продолжить полет, нам нужно…

— Понятно! — перебил Квач. — Но куда высаживаться — вот вопрос.

— Вот это уже деловой вопрос, — улыбнулся Миро и опять стал суровым. — Значит, есть два предложения: немедленно послать телеграмму на Розовую землю. И в ней ничего не скрывать. И честно просить помощи. И второе. Немедленно пошевелить электронно-навигационную память нашего корабля и установить ближайшую к нашему курсу планету, на которой может быть жизнь.

— И что тогда? — спросил Тэн.

— А тогда мы высадимся на этой планете и пополним запасы молекул животных белков, жиров и… ну, чего именно, нам подскажут роботы. Предлагаю: полчаса на размышления и тогда — решаем. Но предварительно — кто за телеграмму на Розовую землю?

Все четверо по очереди легонько стукнули по подлокотникам своих кресел-кроватей. И это можно было понять — когда на тебя навалилась гравитация, руки поднимать трудно: они как свинцовые. А звук при гравитации распространяется так же, как без нее. Стукнул — и проголосовал.

— Кто за то, чтобы немедленно дать задания роботам?

— Какие задания? — уточнил Зет.

— Розыск подходящей планеты. Кстати, Юра, ты что, против первого предложения?

— Нет, почему же… — смутился Юра. — Но я думал… Я как бы гость…

Космонавты переглянулись, и Зет, вздохнув, махнул рукой.

— Э-эх…

Миро укоризненно посмотрел на него и покачал головой.

Как ни растерян был Юрка, но он вдруг почувствовал, что в эту минуту Миро на корабле самый главный. Наверное, не только потому, что самый умный: Тэн, например, никак не глупее Миро. И не потому, что он самый смелый и решительный. Самым смелым и решительным, только, может быть, более грубоватым, чем нужно, хотя, кстати, именно это начинало нравиться Юрию — настоящий мужчина все-таки должен быть чуточку грубоватым в своей смелости и решительности, — на корабле был, конечно, Квач. Миро казался самым старшим и самым умным, и не потому, что он был самым заботливым и самым добрым. Таким был безусловно Зет.

И все-таки, хотя у Миро, кажется, и не было каких-то особых достоинств, именно он в эту минуту был капитаном корабля. Тем настоящим капитаном, слово которого было законом. Да что там слово! Жест, взгляд, намек — все могло быть законом, потому что он понимал всех и все понимали его.

Но почему он понимал всех — это было неясно. Ведь все были разные, и среди этих разных Миро был тоже разным, но равным. А вот поди ж ты, в эти минуты он был капитаном. Хотелось далее встать со своего кресла-кровати, вытянуться и отдать салют. А потом решительно произнести: «Есть!»

Но Юра, конечно, не сделал этого. Он только покраснел. А Миро начал говорить — медленно и задумчиво, как будто обращаясь не к Юре, а ко всему экипажу, и так, словно взглядом искал его одобрения и поддержки. И удивительно, ведь если он просил поддержки и одобрения, значит, он был как бы слабым, он как бы не решался безо всех что-нибудь сказать или сделать. Все это Юрий отлично видел и вместе с тем понимал: даже проявляя, кажется, настоящую слабость, Миро при этом становился еще более умным и сильным капитаном. Как это получилось, Юрий не понимал. Но получалось именно так.

— Понимаешь, Юра, все, что ты рассказывал о своей Земле, заставляет меня думать, что ты какой-то отсталый. Ты только не сердись — я ведь не сказал, что я так думаю. Я только сказал, что меня заставляет так думать. Почему? А вот почему. Ведь ты рассказывал, что в той стране, в которой ты живешь, люди решают свои дела коллективно, сообща. А ты стоишь в стороне. Не то как наблюдатель, не то…

— Да нет же! — перебил Юра. — Честное слово, нет! Я просто…

— Нет, это не просто. Сейчас мы решаем самое главное, что только можно решать: сможем ли мы жить и, значит, выполнять свое задание или не сможем. Вот в чем вопрос. А ты чувствуешь себя гостем. Что же получается? Ты милостиво предоставляешь нам ломать головы, принимать решения, рисковать, а сам сидишь и гадаешь, что у нас получится. И если не получится, то ты не будешь виноват — ты-то вместе с нами решений не принимал. Ты хороший. Значит, ты не несешь ответственности за неудачи. Но если у нас все получится, ты наравне со всеми будешь пользоваться этой удачей — ведь ты же гость. С тобой обязаны обходиться как можно лучше. Так ведь получается?

— Да нет же, нет… — простонал Юрка. Он был в отчаянии оттого, что его не поняли как следует.

— Мы верим, что ты так не думаешь. Но ты так делаешь.

— Но я же не знал… Мне же было просто неудобно… Я думал, скажут: вот ничего еще не знает, а туда же… лезет.

Кажется, еще два слова, и Юрка заревел бы.

Космонавты опять понимающе переглянулись, и Тэн отметил:

— Он прав.

— Да. Так вот, Юра, — продолжал Миро. — Давай договоримся сразу — ты полноправный член экипажа. И ты не обращай внимания, что сегодня я вдруг как бы старший. Это произошло, наверное, потому, что, пока ты приспосабливался к обстановке, переживал за Шарика, Зет и Тэн дежурили, а Квач еще не отдохнул от посадки на вашу Голубую землю, — я ничего этого не делал. Я просто спал и отдыхал. Вот, наверное, поэтому мозг у меня сегодня работает лучше, чем у других, и сегодня я как бы старший. А перед посадкой на вашу Землю таким старшим был Квач. Но заметь, Юра, раз и навсегда — в любой момент, а особенно вот в таких, отчаянных случаях у нас решает не тот, кто в эту минуту как бы самый главный, а обязательно все. Таков закон космонавтов. Конечно, большинство может принудить меньшинство. Говорят, что раньше так и делали. Больше того, на земле так и нужно делать. А в космосе — нельзя. И ты знаешь почему?

— Откуда же…

— А потому, что в космосе каждый должен быть уверен, что поступить по-другому не мог ни тот, кто почему бы то ни было стал старшим, ни сам космонавт. Каждый из нас должен быть до конца уверенным: то, что решили сделать, — единственно правильное решение. Без этого не будет настоящего сознательного отношения к делу. Без этого в каждом может появиться червячок сомнений. «А может, и не нужно так делать? А может, по-моему будет лучше?» И в самую трудную минуту, когда на него надеются все остальные, такой космонавт может упустить мгновение, подвести и погубить всех. Нет! Один из законов космоса прост: один за всех, все за одного! Предлагает один, а решают все. Без настоящей сознательной дисциплины в космосе делать нечего.