Нормальный человек в гневе или полностью бледнеет, или краснеет. Опять же, полностью. Считается, что первая реакция свойственна особям скорее невысокого ранга, которые при запуске панической реакции «бей или беги» побегут, даже если бежать некуда. Вторые – опять же, так принято считать – ударят. Красные вроде бы опережают белых в скорости реакции. Но у белых в случае ранений больше шансов выжить – поскольку характерное побледнение означает, что адреналин вызвал спазм мелких кровеносных сосудов, чем предотвратил массивное кровотечение. При этом белые чаще красных страдают от нарушений мозгового кровообращения – еще бы, ведь не все сосуды после спазма возвращаются к нормальному функционированию.

На практике, конечно, было все иначе. Макс в гневе белел до призрачного состояния, но хотела бы я увидеть того человека, который обгонит его в скорости реакции. Если только Август… И потом он ничего не помнил. Август сначала бледнел, потом влезал в драку и вылезал победителем, но уже раскрасневшимся. Точно так же было у Криса, у Павлова, да и у меня самой. Люди, красневшие сразу, как правило, в обыденной жизни вечно страдали от бесконечных язв и язвочек в кишечном тракте, от панкреатита, а потом – от ишемических атак и инсультов. Таким был дед Макса. Но я ни разу не видела, чтобы они в гневе дрались хоть сколько-нибудь осмысленно. Пустое размахивание кулаками и вопли.

А чего ждать от пятнистых, не знал никто. Среди них хватало истинных истериков, но не было ни одного психически уравновешенного человека. Вообще, такая пятнистость говорит о том, что вся гормональная система работает избирательно. Я бы даже сказала, мозаично. И какие решения примет такой человек в стрессе – предугадать невозможно. Потому что он пользуется не системой ценностей, а набором запчастей от нее, объединенным инстинктом самосохранения. Или программой самоуничтожения. В любом случае к управлению такого человека допускать нельзя. Пусть занимается искусством, там его необычный взгляд на мир может даже войти в моду.

Ашен тихо стоял, пережидая бурю, для чего прикинулся мебелью. Я вспомнила, какую характеристику ему дал Август: патологический трус. Ручаюсь, Джет далеко не впервые видел министра в таком состоянии. Но – прятался и помалкивал. А мне было все до фонаря. Я почти не слушала, что там несет министр. Ну да, «сорвала миссию», «леди Выскочка» и так далее. Интересно, он что же, рассчитывал подложить меня под Энрике, мечтал, что я от любви к нему ограблю собственного босса, а тут я возьми да уйди в отставку? Что за дурь, главное, все как помешались на этой идее. Вот разозлюсь да отыщу, кто первый вякнул, будто нас с Энрике связывает нечто большее, чем общие воспоминания.

Но злиться не хотелось. Я даже знала, что не стану угрожать министру в ответ на его вопли. Я просто выйду из кабинета и прямо в его приемной зарегистрирую ту самую жалобу. На проволочки и халатность в расследовании по факту бунта на базе «Саттанг». А что, я составила ее по пути сюда. Подумаешь, делов-то – накатать кляузу грамотно. На меня, между прочим, работает рота юристов. Правда, это юристы Маккинби, но в данном случае мои – поскольку совладельцем участка выступает Август. И это – не считая Гая Вероны, который уже освоился в моем княжеском офисе, для удовлетворения амбиций закончил магистратуру заочно, причем в два раза быстрей положенного, и только ждет момента потягаться с кем-нибудь великим.

Ох, как вся эта стая, не боящаяся ни бога, ни черта, накинется на министра…

А может, в самом деле Макс Рублев будет получше Колина Ронту? Надо будет обсудить эту идею с Ашеном. Джет, конечно, трус. Но именно поэтому непревзойденный интриган.

Когда министр пошел на очередной виток, я внезапно подумала: а зачем я теряю время? Поэтому я повернулась и направилась к двери. Мой демарш оказался настолько внезапным, что министр заткнулся и уточнил, куда это меня понесло.

– Домой, разумеется, – достаточно высокомерно ответила я. – Делать мне больше нечего, как терпеть ваши истерики. Образумитесь, успокоитесь – может быть, поговорим.

И вышла, плотно закрыв за собой дверь. Оглянулась: уютная приемная. Сквозь высоченные окна льется яркий солнечный свет. Там, снаружи, лето. Конечно, нью-йоркское лето – так себе счастьице, но все-таки хорошо, что сейчас не зима. Наверное. Нельзя исключать, что обильный тихий снегопад порадовал бы меня не меньше. Даже если из-за него закрыли бы аэропорт и я не успела бы вернуться в Пиблс к обеду.

Я остановилась у стола секретарши, опустила руку на регистратор, сбрасывая жалобу. Кроме нас с секретаршей, в приемной находился еще молодой человек – в строгом офисном костюме, с приличной стрижкой, – который уставился на меня, едва я вышла из кабинета. Ожидая регистрации своей жалобы, я от нечего делать взялась рассматривать юнца и тут же поняла, что это не юнец, а женщина, причем далеко не юная.

Кадыка нет, волосы тонкие, да и характер оволосения совсем другой, кожа на лице явно никогда не видела ни бритву, ни депилятор. Руки. Руки мне понравились. У женщины были необыкновенные ногти – узкие в ногтевом ложе, затем они резко расширялись к концу фаланги. В принципе, трапециевидная форма свойственна всем «дворняжкам», но у женщины они были равномерно трапециевидные. Одинаково на всех пальцах. Вполне себе повод для основания новой породы. К тому же эти ногти, хотя и крупные, были абсолютно плоские, без намека на выпуклость в серединке, без больной ребристости, без белых полумесяцев у лунки. Красивые ногти. И пальцы хороши. Конечно же, кисть и близко не мужская – узкая, хрупкая, в ладони едва ли шире запястья. А вот с лицом дамочке не повезло. И напрасно она подделывается под мужчину, мужская стрижка только подчеркивает общую ее безобразность.

Нет, она не была уродиной. Она была по-своему хорошенькой. Но ее белесые выступающие брови, карие глаза, из-за чересчур широкого постава и величины казавшиеся круглыми, проваленные скулы, уникально короткий нос, выразительные, чувственные губы и подбородок, скошенный так сильно, что его словно бы и не было вовсе, – все это наводило на мысль о ручной обезьянке. Точно такой, какую давным-давно приволок в дом мой самый старший брат Ронни. Только без пятен дерматита. Ее лицо действительно не было ни мужским, ни женским. Просто потому, что оно не было человеческим. Окажись оно удлиненным, получился бы харизматичный парень. А отпусти эта странная леди длинные волосы – была бы весьма популярной девушкой. Однако лицо было круглым, а волосы – коротко остриженными.

Перехватив мой взгляд, она гибко, неестественно гибко поднялась и подошла вплотную. Мы были почти одного роста, она чуть повыше. Протянула мне свою нереально узкую кисть, в этой позиции казавшуюся слишком длинной:

– Леди Берг? Я Ясмин Фора, генерал Ордена Евы.

– Приятно познакомиться, – ответила я абсолютно, подчеркнуто нейтрально.

– Я жду именно вас. Не могли бы вы уделить мне немного вашего времени?

Я демонстративно, так, чтобы она видела, переключила чип на запись. Она вскинула обе руки каким-то театральным жестом, впрочем, оказавшимся очень мягким из-за длины ее кистей:

– О, леди Берг! Разумеется, я понимаю, из-за наших внутренних распрей у вас дурное мнение обо всем Ордене… И, конечно, я не возражаю, я только приветствую, если вы примете все меры предосторожности, какие сочтете нужными. Я согласна на любые ваши условия.