Вспомним тут и советский военный фольклор: «Всякая инициатива должна быть наказана!» Боязнь инициативы и ответственности постоянно висела над головами командиров всех звеньев, а высокие морально-политические качества и личная храбрость не могли заменить боевого мастерства, тактического предвидения, способности быстро принимать правильные решения. Естественно, что при этом процветало очковтирательство: свои потери занижались, немецкие увеличивались на порядок, высшие штабы не обладали объективной информацией и ставили войскам невыполнимые задачи. Вот Баграмян, получив приказ на очередной контрудар, «невольно задумывается» о том, что оптимизм центра «во многом был навеян нашими довольно бодрыми донесениями», а генерал Еременко получил от Верховного кличку «брехун».

Советские военачальники продемонстрировали неспособность управлять крупными войсковыми соединениями в реальных условиях и пренебрежение всеми правилами ведения боевых действий. Приученные к тому, что «красные» всегда бьют «синих», они бросали свои соединения в бой без подготовки, без разведки, без авиационного прикрытия. Войска, вопреки требованиям собственных уставов, развертывались и действовали на широких фронтах, в произвольных направлениях, без взаимодействия друг с другом. Как правило, в наступлении силы распылялись, а контрудары наносились фронтально по окопавшемуся противнику и без учета рельефа местности. При этом командиры и штабы дивизий, а иногда и полков, часто отрывались от наступавших войск, пункты управления оборудовались плохо, средств связи было недостаточно, и использовались они неумело.

Командиры взводов, рот и батальонов обычно шли в атаку впереди своих подразделений, не видели своих боевых порядков и не могли руководить ими. Это влекло за собой большие потери командного состава и дезорганизацию управления боем. Вот анализ уровня подготовки штаба 4-й армии, проведенный его начальником двадцать лет спустя: «…все предвоенные учения по своим замыслам и выполнению ориентировались главным образом на осуществление прорыва укрепленных позиций. Организация и ведение обороны в сложных условиях обстановки почти не отрабатывались… Организация взаимодействия штаба армии и штабов корпусов с авиацией не отрабатывались… Штабы всех степеней 4-й армии можно было считать готовыми для управления войсками при развитии событии в нормальной обстановке (небольшой отход армии, своевременный подход войск из глубины округа и совместный переход их в контрнаступление)».

Оборона строилась по принципу кордонной линии на широком фронте, без должной глубины, без учета тактики противника, характера местности и важности обороняемых направлений. Оперативное построение армий почти всегда было одноэшелонным, силы и средства в соединениях также распределялись равномерно по фронту. Стыки и фланги обеспечивались слабо. В ходе оборонительных операций отсутствовал широкий маневр силами и средствами за счет других, менее активных участков фронта и резервами. Отход войск с одного оборонительного рубежа на другой, как правило, вынуждался обстановкой и осуществлялся под сильным огневым воздействием артиллерии, танков и авиации противника. Заблаговременная подготовка рубежей и организация устойчивой обороны в армейском и войсковом тылу осуществлялась редко. Вследствие этого советские части в случае вынужденного отхода оказывались не в состоянии закрепиться на новом рубеже.

Разведка, как наземная, так и воздушная, практически не велась. Штабы редко ставили войскам задачи на ведение разведки в бою. Даже полученные разведывательные данные зачастую оставались неиспользованными, так как низшие штабы не сообщали их высшим, а последние не могли сделать на основе их должные выводы и проинформировать другие низшие штабы и соседей. Поэтому крайне редки были случаи, когда командир принимал решение, имея более или менее точные данные о противнике. Немцы это довольно точно подметили: «Интересно, что русский солдат-пехотинец не отличается пытливостью, и поэтому его разведка обычно не дает хороших результатов. Обладая природными качествами разведчика, он мало использует свои способности. Возможно, причина кроется в его отвращении к самостоятельным действиям и в неумении обобщить и доложить в понятной форме результаты своих наблюдений».

Генерал-полковник Драгунский рассказывает, как он прибыл со своим танковым батальоном в район Смоленска и был передан в состав 242-й стрелковой дивизии: «Разведка работала из рук вон плохо. За несколько дней пребывания дивизии в этом районе разведчики не смогли даже определить линию фронта».

Особенно больным вопросом с первого дня войны стала связь. Если Манштейн или Гудериан, находясь в штабном автобусе, полностью контролировали действия своих войск, то советские военачальники осуществляли руководство с помощью посыльных и делегатов связи, маршалы мотались по театру военных действий в поисках командующих фронтами и армиями. Привыкнув руководить своими частями по телефону, не выходя из штаба, красные командиры оказались совершенно беспомощны в полевых условиях. Тому есть немало свидетельств:

«Действительно, связь была самым слабым нашим звеном… Слабая, с длительными перерывами радиосвязь была причиной опоздания информации, направляемой с линии фронта в высшие штабы. Поэтому и решения, которые принимались в штабах и, в свою очередь, передавались на фронт, часто не соответствовали изменившейся боевой обстановке», — генерал-полковник B.C. Архипов (Юго-Западный фронт).

«Командный состав и штабы всех соединений, в том числе и штаба армии, не умели управлять войсками при помощи радио и не любили этот вид связи из-за трудности его применения по сравнению с проводной связью», — генерал-полковник Л.М. Сандалов (Западный фронт).

«…В результате личной недисциплинированности отдельных командиров и начальников первый этап марша выявил ряд существенных недостатков, за которые в боевых условиях придется расплачиваться жизнью наших воинов. Штаб дивизии подготовкой частей к маршу и в период марша не руководил, связи с ними не имел до десяти часов 19 июня. Части были предоставлены сами себе. На десять часов 19 июня в штабе дивизии не было никаких данных о боевом и численном составе полков», — подводил итоги учений за три дня до германского нападения командир 28-й танковой дивизии полковник Черняховский (Северо-Западный фронт).

Это уже диагноз!

Тактическая безграмотность командиров, вопиюще низкий уровень боевой подготовки рядовых красноармейцев привели к тому, что Красная Армия терпела одно поражение за другим, имея шестикратное превосходство в танках и более чем трехкратное в авиации. Основным занятием советских воинов всегда было главным образом несение нарядов и хозработы, плюс обязательные политбеседы. Зато на практическую подготовку механика-водителя танка отводилось всего 5 часов, но многие имели всего 1,5–2 часа практики вождения, в то время как в вермахте — не менее 50 часов. В результате из-за неопытности экипажей в условиях форсированных маршей случались частые поломки, которые никто не мог устранить; в коротких перерывах между боями офицерам приходилось обучать танкистов самым элементарным навыкам, таким как вождение боевой машины и стрельба из пушки. Мы неустанно наращивали выпуск танков, а немцы повышали уровень подготовки экипажей. Мы жалуемся, что не успели освоить новую технику, а «старую» разве можно освоить за 2 часа?