выражения искреннего почтения к господину Ченю Сюаньженю и мольба помочь в расследовании цепи загадочных эпизодов, случившихся с принцем Ли Юем, по просьбе которого принц Ли Цзянь и желал видеть господ из Судебного магистрата у своих покоях завтра в полдень. В конце письма несколько строк были приписаны принцем Ли Юем, обещавшим щедрую награду за помощь.

Сюаньжень нахмурился.

— Принц Ли Юй — это тот, что назвал мою Сюли красавицей? Что ж, на просьбу этого Ли Цзяня я мог бы и наплевать, но этот Ли Юй, похоже, человек непредвзятый и со вкусом. Почерк человека с умом. Можно и помочь, как ты думаешь?

— Но что там могло случиться? Что такое «цепь загадочных эпизодов»? Может, сам разберёшься?

— Не знаю. Наверное, нет. Пойдем вместе. От письма исходит странный запах. Помимо дорогой туши, благовоний и шелка-сырца, тянет такой смертной тоской и, боюсь ошибиться… но пахнет любовью.

— Чем? — остолбенел Шэн.

— Говорю же, любовью. Замогильной, вечной, жуткой. Первый раз слышу такой запах. Ты мне понадобишься.

— О, Небо…

Глава 63. «Шэн». 升 Подъём

Искренний подъем, большое счастье.

Будь правдивым, и тогда это будет благоприятствовать

приношению незначительной жертвы.

Поднялся в пустой город.

Повелитель совершит жертвоприношение в Цишань.

Счастливое гадание, поднимешься по ступеням.

Подъем во мраке.

Покои принца Ли Юя не поражали красотой и роскошью, но говорили о разумной скромности и вкусе. Каждый предмет обстановки был на своём месте и служил именно тому, для чего был предназначен, но несмотря на внешнюю гармонию, в этих комнатах, подобно дымку из курильницы, плыл тоскливый, едва уловимый для взгляда гибельный дух распада.

От тушечницы из яшмы пахло не тушью, а слезами, от картин на стенах веяло тоской безвременной гибели, и даже забытый на столе яркий веер почему-то тоже навевал печаль. Даже светильники у стен казались погребальными, усугублял тоску и домашний алтарь, на котором высились памятные дощечки ушедших предков.

Принц Ли Цзянь, появившись с братом, тепло приветствовал Ченя Сюаньженя и Ван Шэна. Было заметно, что от его былого скепсиса теперь не осталось и следа. Принц Ли Юй оказался человеком лет сорока, благородной наружности и прекрасных манер. Памятуя, сколь часто в августейших семьях им приходилось сталкиваться с отталкивающими и даже откровенно мерзкими людьми, Ван Шэн несколько минут внимательно и недоверчиво изучал принца, а вот Сюаньжень, похоже, никакого предубеждения не испытывал, но вздыхал и глядел на Ли Юя с откровенной жалостью.

Принц Ли Цзянь, познакомив их, тут же вышел. Ван Шэн с его уходом ощутил странную дрожь в теле, точно его бил озноб. Сюаньжень же на этот раз никуда не спешил, спокойно ждал рассказа принца и временами полной грудью вдыхал насыщенный и терпкий воздух комнаты и разглядывал висевшие на стенах портреты красавиц.

— Мой брат Ли Цзянь рассказал мне о вас, господа, он полагает, что вы способны раскрыть любое дело. Но моё дело непонятно мне самому, и едва ли я смогу изложить всё в точности, потому что даже не помню, когда это началось, и не всегда способен отделить истину от лжи. Однако я постараюсь.

Сюаньжень, не перебивая, разглядывал красивого вельможу, и молчал. Ван Шэн тоже молчал, ощущая, как леденеют пальцы. Он откинулся на край кресла и закрыл глаза.

— Мне тридцать восемь, но история моя началась, наверное, лет двадцать назад. По крайней мере, так я помню. Император ещё не женил никого из нас, и у меня была наложница Сяо Лян. Однажды мы пошли посмотреть на фейерверк, и именно тогда я впервые увидел ту женщину и испугался.

Она, хрупкая, несколько манерная, точно кукла, промелькнула в толпе, и от образа этой ветреницы повеяло неизлечимой грустью, и я лишь вскользь успел заметить её странные глаза, похожие на золото луны, отраженное в озерной воде. Глаза эти испугали меня и точно полоснули ножом по сердцу. Я несколько дней был словно болен, точнее — точно силился вспомнить что-то важное, но не мог.

Однако я был молод, и череда впечатлений юности скоро заставила бы меня забыть этот странный эпизод, но с того дня я начал видеть эту женщину в снах и пугался еще больше, потому что эти сновидения всегда заканчивались страшно.

— Страшно?

— Я видел, как меня и эту женщину гнали по улицам предместья, беспощадно избивая плетьми. Мои руки были связаны за спиной, а сам я был обнажен до пояса. Сразу вслед за мной вели эту женщину с прозрачными глазами. Ее руки тоже были связаны за спиной, и хлестали ее так же безжалостно. Нас задержал муж этой женщины и передал в руки старейшин уезда. Когда старейшины собрались на следующий день, некоторые высказались за то, чтобы связать нас по рукам и ногам и бросить в реку Чжуцзян. Но большинство решило, что нас следует прогнать по улицам предместья под ударами плетей. Её забили до смерти. Когда я проснулся, на мне не было ни царапины, но тело неимоверно болело.

— В реку Чжуцзян? Это же в Гуанчжоу! Вы там бывали?

Принц покачал головой.

— Нет, никогда. Но сны не прекращались, и смысл всегда был одинаковым. Мы с ней были любовниками, нас заставали. Иногда её убивал отец, а мне приходилось бежать из города, названия которого я никогда не слышал, был сон, когда меня убили её братья, а её уморили голодом. Был и ещё один, где её муж продал её содержателю публичного дома за сто лянов и вскоре мне говорили, что она сгорела в чахотке. Но это были иные города и иные земли, где я никогда не бывал.

— Вы любили её?

Принц закусил губу и задумался.

— В снах — да. Возбуждаемая ею страсть словно увлекала меня в тёмную бездну иного — в мир сна и смерти, и пьянящая стихия этой страсти, казалось, реально делала возможным общение между живыми и мертвыми, людьми и духами. И эта золотая луна… Она проступала в каждом сне. И я понимал, что эта женщина — не живая, она мертва, но что с того? Но наяву? Иногда я пытался вызвать в памяти её образ, но она всякий раз оказывалась тенью, маской, куклой, оборотнем, точно перевернутым образом истинно сущего.

Сюаньжень подался вперёд.

— А бывали ли сны со счастливым концом?

Принц задумался.

— Да, пожалуй, я просто хуже их помню. Но я иногда видел её рядом, и мы просто пили чай в какой-то беседке у озера, какая-то таверна…

— Но вы же испуганы вовсе не снами, не так ли?

— Нет, конечно. После