В те дни я подолгу продумывал тактику воздушного боя на малой высоте уже не в зимних условиях, а весной.

Иногда свинцовые облака низко тянулись над землей. Они были до того плотны, что, входя в них и на короткое время, летчик уже не видел показаний приборов — так темно становилось в кабине. При выходе было трудно ориентироваться: внизу все раскисло, чернело необозримое море грязи, легко было врезаться в землю.

Зимой внизу виднелись линейные ориентиры — шоссейные и железные дороги. А теперь все было однородным: и железная дорога, и лес, и земля. Зимой линию фронта определяли по воронкам, а весной все потемнело. Прийти в район боев было трудно; трудно было и вернуться на аэродром.

Когда нам удавалось встретиться с «юнкерсами», они становились в оборонительный круг, прижимались к земле. Отбивая атаки — причем не только стрелки, но и летчики стреляли из пушек, — постепенно оттягивались и уходили в район расположения своих зенитных батарей.

Наблюдая за облаками, стелившимися над землей, я вспоминал бои, проведенные на малых высотах, и анализировал тактику действий истребителей, чтобы применить нужные приемы в условиях новой обстановки и борьбы с «юнкерсами».

Я пришел к выводу, что разбить оборонительный круг можно внезапной атакой и надо сбить хотя бы один самолет — так нарушалось кольцо. Проскакивая по прямой с небольшими отворотами, надо развернуться и стремительно атаковать с другого направления; атаки производить попарно. Опыт, уже приобретенный мной, позволял прийти к этому выводу.

14 марта 1944 года я сидел в землянке, обдумывая схему боя группы истребителей с бомбардировщиками на малой высоте, когда вошел посыльный. Меня срочно вызвали на КП. Получаю задание немедленно вылетать шестеркой (я — четверкой и пара Тернюка из второй эскадрильи) к переправам через Южный Буг, на расстояние, предельное для наших «Лавочкиных».

— Расстояние большое, а прикрыть наших надо: пехотинцы просят. Хоть показаться… — говорил командир.

— Надо так надо. Будет исполнено.

Времени на подготовку не было. Я быстро проложил маршрут, вымерил расстояние и, собрав летчиков, сказал:

— Будем драться накоротке — наверняка с «юнкерсами» встретимся. По донесениям известно, что противник упорно пытается бомбить переправы, стараясь задержать продвижение наших войск. Внимательно следите за ориентировкой. Метеообстановка сложная. Если кто-нибудь оторвется в районе боя, пусть немедленно уходит на аэродром.

Прилетаем в район, отведенный нам для барражирования. Летаем минут пять на бреющем. Чуть не прижимаемся к земле и к макушкам деревьев небольшого леска.

Показывается девятка бомбардировщиков «Юнкерс-87». Летят спокойно, без сопровождения истребителей, под кромкой облаков. Приближаются к переправам.

Командую по радио своим летчикам:

— Атакуем в лоб снизу!

И мы всей группой ринулись на врага. Фашисты открывают огонь, пытаются построиться в оборонительный круг. Но не успевают: мы врезаемся в их строй.

Прямо против меня, на встречном курсе, — «юнкерс». С передних пушек ведет огонь летчик. Проскакиваю под вражеской машиной, быстро разворачиваюсь на 180 градусов, захожу ей в хвост и открываю огонь. «Юнкерс» попытался скрыться в облаках. Я — за ним. Прицеливаюсь. Нажимаю на гашетки. Он не успел дойти до облаков, перевернулся и, охваченный пламенем, рухнул у опушки леса. Передаю по радио:

— Вести бой парами!

По моему самолету открывает огонь второй «юнкерс», он находится сзади. Быстрым маневром отворачиваю в сторону — оказался в хвосте врага и дал с ходу очередь. Подбитый «юнкерс» начал снижаться.

Кричу Брызгалову:

— Добей его!

Но Паша уже пристроился к другому «юнкерсу». Никитин сбивает подбитый самолет.

Атакуем, затем сразу снижаемся, прижимаясь к самой земле, снова взмываем и наносим удар.

Атакуя противника, мы залетели на бреющем в его расположение. Наши самолеты перемешались с вражескими. Зенитки молчат: боятся сбить своих.

«Юнкерсы» стали удирать — кто в облака, кто на бреющем. Между тем появилась свежая девятка «юнкерсов».

— Собраться в «кулак»! — кричу я.

Все в сборе. С бреющего врезаемся в группу «юнкерсов». Навязываем им бой, нарушаем боевой порядок. Трассы проносятся над моей головой.

Резко бросаю самолет вниз. «Вырываю» его у самой земли. Рядом со мной Вася Мухин. Снова идем с ним в атаку. Ясно: враг твердо решил прорваться — очевидно, с земли получил строгий приказ.

Нельзя терять ни секунды. Надо бить врага тому из нас, кому сподручнее. Оцениваю обстановку: сейчас моему ведомому всего удобнее нанести удар по вражескому самолету. Передаю ему по радио:

— Бей, Вася! Прикрываю!

Мухин сбивает вражеский самолет.

Немцы бросают бомбы на свои войска и уходят. Четыре самолета они потеряли, несколько были подбиты.

Я доволен результатами сложного боя: от теории мы успешно перешли к практике. Но бой неожиданно затянулся, и горючего у нас в обрез. Долетим ли до дома?

Берем курс прямо на аэродром. К переправам мы летели с изгибами, в обход выпуклостей линии фронта. А сейчас курс пролегал прямо над выступом, еще занятым немцами.

Летим на малой высоте. Вижу отступающих фашистов: они бегут, пригибаются. Проштурмовать бы вас, трусливые гады, да жаль, мало горючего!

Как будто благополучно проскакиваем сквозь зенитный огонь. Под нами, возле линии фронта, аэродром, оставленный противником. На нем грязь и пустота. Стоит лишь один брошенный «аист» — связной немецкий самолет. И тут Паша Брызгалов передает:

— Подбит. Буду садиться. Дальше лететь не могу.

Брызгалов выпускает шасси, заходит на посадку на аэродром. Глазам не верю: его самолет переворачивается на спину. Решение одно: немедленно помочь Паше. Приказываю Никитину и Мухину идти на посадку, а паре Тернюка лететь домой. Горючего ему должно хватить.

Произвожу посадку на раскисшем аэродроме прямо «на живот» рядом с перевернутым самолетом Брызгалова. За мной — Мухин. Никитин сел за деревней.

Спешу, увязая в грязи, к самолету Брызгалова. И как в тот день, когда Леня Амелин перевернулся на уразовском аэродроме, с тревогой спрашиваю товарища:

— Жив ли ты, Паша?

Услышав его голос, с облегчением вздыхаю. Как же вызволить Пашу? Из такой вязкой грязи за крыло вдвоем с Мухиным самолет не приподнимешь! На счастье, показался солдат с топором в руке. Прошу у него топор, пробиваю отверстие на фюзеляже. И мы общими усилиями извлекаем целого и невредимого Пашу. Правда, лицо у него багрово-красное: пришлось повисеть на привязных ремнях вниз головой.

Благодарю бойца за помощь и отправляюсь в деревню. Там, у самого переднего края, расположился штаб соединения сухопутных войск.