Вынужденное отступление: фальшивая «подделка»

Прежде чем продолжать наш рассказ о взаимоотношении эмбриологии и эволюции, придется сделать некоторое отступление — в общем-то не имеющее прямого отношения к теме данной главы. По бесчисленным креационистским сочинениям кочует утверждение, что якобы весь «биогенетический закон» основан на рисунках, выполненных лично Геккелем и представляющих собой его фантазию или сознательную подделку (иногда с добавлением, что его-де даже официально обвинили в фальсификации и вынудили уйти из Йенского университета, профессором которого он был). «На самом же деле» эмбрионы разных существ выглядят, мол, совсем не так и вовсе не похожи друг на друга. Стараниями некоторых моих коллег-журналистов (почему-то считающих, что слово «версия» или «гипотеза» служит индульгенцией для любой ахинеи) эта «версия» получила широкое распространение в масс-медиа — в том числе на федеральных российских телеканалах. «Смешно, но нарисованные Геккелем человеческие эмбрионы с жабрами и хвостиками до сих пор кочуют из одного учебника биологии в другой. Подтверждая тем самым закон живучести бредовых идей», — уверенно вещает закадровый дикторский голос в «познавательном» (!) фильме «Страсти по Дарвину», выпущенном в 2009 году к двойному дарвиновскому юбилею каналом «Культура» (!!)[182].

Насчет «закона живучести бредовых идей» — это, конечно, «просветителям» с «Культуры» виднее. Но если бы они дали себе труд хотя бы поверхностно вникнуть в сюжет, выбранный ими для фильма, то им пришлось бы обвинить в фальсификации не только Геккеля, но и Бэра, и Ратке (увидевшего, как мы помним, те самые жаберные щели у зародышей птиц и млекопитающих за сорок лет до того, как Геккель их «выдумал»), и их современника Иоганна Меккеля, и Фрица Мюллера, и множество других зоологов и эмбриологов, наблюдавших поразительное сходство ранних эмбрионов животных разных классов. А заодно объявить фальшивками и современные микрофотографии, упорно изображающие человеческий эмбрион на третьей-четвертой неделях после зачатия именно с хвостом и с такими же складками, как те, из которых у зародыша акулы развиваются жаберные щели («жабры» — это уже собственная фантазия господ «разоблачителей»: на рисунках Геккеля не было никаких жабр, а в его описаниях эмбрионов — никаких упоминаний о них).

Разумеется, в 1860-е (а тем более — в 1820-е) годы техники микрофотографии еще не существовало, так что Геккелю, как и Бэру, приходилось от руки зарисовывать то, что они видели. Рисунок всегда в той или иной мере субъективен, и на знаменитых рисунках Геккеля сходство зародышей в самом деле несколько преувеличено: в отличие от фотоаппарата человеческий мозг всегда интерпретирует поступающую в него «картинку», автоматически ища в ней значимые для него смыслы. Вспомним, что преформисты-анималькулисты (см. начало этой главы) ухитрялись «разглядеть» в головке сперматозоида крохотный человеческий эмбрион — и увековечить его на своих рисунках. Сейчас мы точно знаем, что никакого «человечка» там нет — но никому не приходит в голову на этом основании обвинять Сваммердама или Левенгука в подделке. Что же до реальных человеческих зародышей, то убедиться в наличии у них на определенной стадии хвоста и зачатков жаберных щелей может всякий желающий — не по рисункам Геккеля, а по современным микрофотографиям[183]. Имеющий глаза да узрит.

К сказанному можно добавить, что в ходе развития у зародыша появляются и признаки, невидимые ни на рисунках, ни на фотографиях, но также свидетельствующие об эволюционном прошлом. Так в процессе эмбрионального развития у человеческого зародыша формируются по очереди три разных почки. На третьей неделе внутриутробной жизни возникает так называемый пронефрос — примитивная почка. Такие почки закладываются у зародышей всех позвоночных, но всю жизнь работают только у миксин[184]. У миног (собратьев миксин по классу круглоротых), рыб и амфибий они работают только у зародышей и у свободно живущих личинок — в частности, у головастиков до определенной стадии. У рептилий, птиц и млекопитающих пронефрос закладывается, но не функционирует вовсе. У человеческого эмбриона он существует всего 40–50 часов, а затем бесследно рассасывается. Тем временем ближе к хвосту формируется мезонефрос — почка, устройство которой соответствует почкам взрослых миног, рыб и амфибий. Она работает до конца второго месяца, а дальше частью рассасывается, частью входит в состав некоторых других структур мочеполовой системы. А к концу ее существования еще дальше от головы образуется метанефрос — та почка, с которой мы рождаемся и которая работает у нас всю последующую жизнь.

«Эстафета почек» — возможно, самый яркий, но далеко не единственный пример формирования у зародыша структуры, отсутствующей у взрослого животного, но имевшейся у его предков. Скажем, как известно из школьного курса биологии, наш вид относится к типу хордовых, то есть животных, обладающих хордой — длинным эластичным продольным тяжем из соединительной ткани вдоль спинной стороны тела. Между тем ни у кого из читающих эти строки (как и у пишущего их) никакой хорды нет. Она у нас была, но очень давно и недолго — возникла в середине третьей недели внутриутробного развития, сыграла свою роль, индуцировав формирование зачатков ряда важнейших тканей и органов, и через несколько дней, когда вокруг нее стали формироваться зачатки позвонков, распалась. Клетки, из которых она состояла, вошли в состав студенистых ядер межпозвонковых дисков, но годам к семи исчезли и там. Примерно такова же судьба хорды у большинства других представителей нашего типа, в том числе у всех наземных позвоночных. А вот у ланцетника, круглоротых и некоторых рыб (в частности, осетровых) хорда сохраняется всю жизнь[185].