– Да, мэм.

– Вот мы и читаем ей по очереди. – Шейла протянула руку и поправила простыню, которой была укрыта Марлин. – Прошлой ночью мы поставили ей диск. «Джейн Эйр». Один из любимых романов Марли. Вы его читали?

– Нет.

– Это чудесная история. Любовь, борьба за выживание, победа и искупление. Сегодня я принесла книгу. Думаю, если она услышит, как я ей читаю, это ее подбодрит.

– Я уверена, что вы правы.

– Вы думаете, ее уже нет. Все они тут так думают. Хотя они очень добры и стараются вовсю. Они думают, ее уже нет. Но я-то знаю, что это не так.

– Мне трудно судить, миссис Кокс.

– Вы верите в чудеса? Извините, я забыла, как вас звать.

– Я Даллас. Лейтенант Даллас.

– Вы верите в чудеса, лейтенант Даллас?

– Я об этом никогда не думала.

– А я верю.

Ева подошла к кровати и заглянула в бескровное лицо Марлин. Ее грудь мерно вздымалась и опадала в такт движению искусственного легкого, которое с тихим свистом дышало за нее. На ней лежала печать смерти.

– Миссис Кокс, он изнасиловал бы ее, причем с особой жестокостью. Он сделал бы все от него зависящее, чтобы она была в сознании, чтобы сполна ощутила страх, боль, беспомощность. Он извлек бы из этого максимум удовольствия для себя, а потом он начал бы ее пытать. Мы нашли в фургоне его инструменты, припасенные специально для этой цели.

– Вы хотите сказать, что она всего этого избежала, потому что боролась. Она его остановила, не дала ему проделать с ней все эти ужасные вещи. Это своего рода чудо. – Голос Шейлы пресекся, она с трудом подавила рыдание. – Что ж, там, где случилось одно чудо, найдется место другому. Как только она раздернет этот занавес, она сама вам скажет, кто это был. Они нам сказали, что она, скорее всего, не доживет до утра. Сейчас уже за полдень. Если вы считаете, что с ней все кончено, зачем вы пришли сюда? Можете вы мне сказать?

Ева начала было что-то говорить, но покачала головой и опять посмотрела на Марлин.

– Я собиралась сказать вам, что таков порядок. Но дело в том, миссис Кокс, что теперь мне она тоже не чужая. Так уж я устроена.

Ее телефон засигналил, и она, извинившись, вышла в коридор.

– Пибоди, – сказала Ева, выслушав сообщение, – за мной.

– У нас что-то есть?

– Я поставила наблюдение у дома Ренквиста. Au pair только что взяла такси до музея «Метрополитен». Одна, без ребенка. Я ждала как раз такого случая поговорить с ней с глазу на глаз.

София медленно шла по залу французских импрессионистов. Ева коротко переговорила с наблюдательницей, отпустила ее, а сама подошла к аи рап.

– София Ди Карло. – Ева протянула жетон и отметила, как женщина вздрогнула и побледнела.

– Я ничего не делала.

– Тогда почему у вас такой виноватый вид? Давайте присядем.

– Я не нарушала закон.

– Вот и не начинайте с отказа поговорить с полицейским офицером.

Отказ поговорить с полицейским нельзя было квалифицировать как нарушение закона, но Ева ясно видела, что София этого не знает.

– Миссис Ренквист сказала, что мне нельзя с вами разговаривать. Как вы нашли меня здесь? Я могу потерять работу. Это хорошая работа. Я хорошо работаю с Розой.

– Я в этом не сомневаюсь, а миссис Ренквист вовсе не обязательно знать о нашем разговоре. – Стараясь расположить к себе упирающуюся девушку, Ева взяла ее под руку и усадила на банкетку в середине зала. – Как вы думаете, почему миссис Ренквист против вашего разговора со мной?

– Люди сплетничают. Если членов семьи и прислугу допрашивает полиция, о них обязательно начнут говорить. Ее муж очень важный человек, очень важный. Люди любят сплетничать о важных людях.

Она ломала руки, пока говорила. Еве нечасто приходилось видеть, как люди ломают руки при разговоре. Нервы, решила она. Нервы и страх. Эта женщина была явно напугана.

– София, я вас проверила через Службу иммиграции и натурализации. Вы находитесь здесь на законных основаниях. Почему же вы боитесь поговорить с полицией?

– Я вам сказала. Мистер и миссис Ренквист привезли меня в Америку, они дали мне работу. Если они будут недовольны, они меня прогонят. Я люблю Розу. Я не хочу потерять мою девочку.

– Как долго вы на них работаете?

– Пять лет. Розе был всего годик. Она хорошая девочка.

– А как насчет ее родителей? Легко на них работать?

– Они… они очень щедрые. У меня прекрасная комната и хорошее жалованье. У меня выходной каждую неделю: один полный день и еще полдня. Мне нравится ходить сюда, в музей. Я занимаюсь самообучением.

– А что вы скажете о мистере и миссис Ренквист? Они ладят друг с другом?

– Я не понимаю.

– Они ссорятся?

– Нет.

– Никогда?

Испуг на лице Софии сменился полным отчаянием.

– Они очень приличные люди. Они всегда держатся как надо.

– В это трудно поверить, София. Вы прожили в их доме пять лет и ни разу не видели семейной сцены, ни разу не слыхали, чтобы кто-то из них повысил голос?

– Мне не пристало…

– Пристало. Это я вам говорю. – «Пять лет, – подумала Ева. – Пять лет на всем готовом. За эти годы она могла скопить немалую сумму. Маловероятная перспектива потерять работу могла ее расстроить, но не испугать». – Почему вы их боитесь?

– Не понимаю, о чем вы.

– Прекрасно понимаете. – Теперь страх сосредоточился в ее глазах, его нельзя было не заметить. – Он приходит в вашу комнату по ночам, когда девочка спит, а его жена в другом конце коридора. Так?

Слезы навернулись на глаза Софии и полились по щекам.

– Нет. Нет! Я не буду об этом говорить, я потеряю работу…

– Взгляните на меня. – Ева схватила и сжала беспокойные руки Софии. – Я только что из больницы, где умирает молодая женщина. Вы поговорите со мной и скажете мне правду.

– Вы мне не поверите. Он очень важный человек. Вы скажете, что я лгу, а он меня прогонит.

– Это он сказал, что никто вам не поверит. «Я могу делать все, что захочу, потому что никто тебе не поверит». Он ошибается. Посмотрите на меня, загляните мне в лицо. Я вам поверю.

Слезы затуманивали ей зрение, но, несомненно, она все-таки что-то увидела. И увиденного ей было достаточно, потому что слова полились потоком.

– Он говорит, что я обязана, потому что его жена не соглашается. С тех самых пор, как узнала, что ждет ребенка. У них разные спальни. Это… Он говорит, что это цивилизованные брачные отношения, а я обязана позволять ему… меня трогать.