— Мари-Кристин, почему ты до сих пор не в кровати в такое время? — спросила я.

— Я слышала, как ты вышла из комнаты. Я приоткрыла дверь и следила за тобой. Я не собиралась ничего делать, но тебя так долго не было, что я решила пойти посмотреть.

— Да, Мари-Кристин, теперь я вижу, ты в самом деле решила заботиться обо мне.

— Мы будем заботиться друг о друге, да?

— Да, пока в этом будет необходимость.

Она подошла к кровати и легла рядом со мной.

— Я думала, ты выйдешь замуж за моего папу, — сказала она. — Я была бы рада. Ты бы тогда стала моей мачехой.

— В роли моей падчерицы ты бы не стала мне еще ближе.

— Я думаю, это было бы очень хорошо для тебя. Тебе ведь он очень нравился, правда?

— Да.

— Значит, если бы он был жив…

— Я не знаю.

— Но если бы он предложил тебе…?

— Он так и сделал. Я сказала, что не могу ответить сразу. Мне нужно было время подумать.

— Почему?

— Это длинная история.

— Ты любила кого-то еще?

— Да, любила.

— А он тебя не любил?

— Нет, любил. Но оказалось, что мы брат и сестра.

— Как это?

— Этого в двух словах не расскажешь. Мы познакомились и полюбили друг друга. А потом узнали о нашем родстве.

— Я не понимаю, как же вы раньше этого не знали?

— Я знала его отца очень давно. Я считала, что он один из маминых друзей. У нее было много друзей. Оказалось, он и мама любили друг друга, и родилась я. Он жил в загородном имении с женой и сыном. Такие истории бывают.

— С такими людьми, как твоя мама.

— Она не жила по законам, принятым в обществе.

— Как это было ужасно для тебя.

— Если бы мама не умерла, ничего ужасного бы не было. Она бы увидела, что может получиться, и вовремя остановила бы нас. Но она умерла, и получилось вот так.

— Не удивительно, что иногда ты выглядишь такой грустной.

— Я была очень несчастна, Мари-Кристин. Это невозможно забыть.

— Если бы ты вышла замуж за папу, это было бы хорошо для нас всех.

— Может быть. Но мы никогда уже этого не узнаем.

— И теперь ты вернулась в дом, где жила со своей мамой. А что случилось с твоим братом?

— Он сейчас женат.

— Значит, он нашел себе утешение.

— Надеюсь, что да.

— Ноэль, тебе тоже нужно найти утешение. Это могло бы быть с папой. Он был несчастлив из-за мамы. Ему становилось легче, когда ты приезжала. Вы могли помочь друг другу.

— Этому не суждено было случиться.

— Что ж, мы должны начать сейчас. Мы вернулись в этот дом. Это наш дом — и это дом, в котором жила она. Все здесь напоминает тебе о ней. Эта комната все такая же, как при ее жизни. Так не должно быть, Ноэль. Это теперь наш дом, твой и мой. Мы будем в нем жить, и он должен стать не таким, как был раньше. Ты не должна все время возвращаться к этим воспоминаниям. Мы начнем с этой комнаты.

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь изменить ее?

— Я хочу избавиться от всей этой одежды, которая висит в шкафу. Мы купим новые шторы, новый ковер. Здесь будут белые стены, а не бледно-зеленые. Мы уберем эту мебель, может быть отнесем ее на чердак или даже продадим. Пусть все будет новым. И когда мы с этим закончим, это будет моя комната, а не ее. Тогда ты перестанешь вспоминать и грустить. Она уйдет отсюда. Здесь не будет всех этих вещей, которые без конца напоминают тебе о ней. Ну, что ты скажешь о моей идее?

— Я… я подумаю над этим.

— Нечего здесь думать. Скажи: «Да, я считаю, это хорошая идея». Потому что она и в самом деле хорошая. Знаешь, здесь, в этой комнате… у меня такое чувство, как будто она говорит мне, что я должна делать. Она говорит: «Заботься о Ноэль. Помоги ей перестать думать о прошлом. Скажи ей, пусть лучше она забудет меня, если мысли обо мне делают ее такой несчастной». Вот что она говорит мне.

— О, Мари-Кристин! — произнесла я, и мы обнялись.

— Это будет так интересно! Мы повесим желтые шторы, потому что желтый — цвет солнечных лучей, мы ведь хотим, чтобы все тени ушли отсюда, чтобы пришло солнце. А ковер будет голубым. Голубое и желтое. Голубое небо и желтое солнце. О, давай так и сделаем, Ноэль!

— Может быть, ты права, — начала я.

— Я знаю, что я права. Начнем завтра же.

Она горячо взялась за переустройство маминой комнаты. Купила материал для штор и отдала их шить. Выбрала ковер и теперь была озабочена мебелью.

Ее явно увлекало это занятие, и меня трогала ее забота обо мне.

Никогда еще после гибели своей семьи она не была такой веселой. И ее решение было правильным. Человек не должен делать из умерших идолов для поклонения. Это значит самому взращивать свое горе.

Однажды она с горящими глазами вбежала в мою комнату, размахивая зажатыми в руке бумагами.

— Ты помнишь письменный стол? — спросила она. — Я сейчас разбиралась в его ящиках, подумала, что его можно было бы отправить на чердак. Под одним из ящиков был еще один, совсем маленький. Если не знать о нем, так и не заметишь. Я просто сунула руку, проверить, не пристало ли там чего-нибудь, и нашла его. В нем были письма. Мне кажется, это важно.

— Чьи письма? — спросила я. — Мамины?

— Скорее, адресованные ей. Вероятно, она их берегла. Ее ведь звали Дейзи, не так ли? Они все адресованы «Любимой Дейзи».

— Ты их читала?

— Конечно же, читала. Я думаю, это важная находка.

— Это же ее личные письма!

Мари-Кристин раздраженно посмотрела на меня.

— Говорю тебе, они могут оказаться важными. На, прочти сама. На них нет дат, но они лежат в том порядке, в каком я их нашла.

Она передала их мне.

Я прочитала первое письмо.

«Менингарт под Бодмином.

Любимая моя Дейзи!

Я был потрясен этой новостью. И очень обрадован. Не уверен, что это возможно, но, может быть, теперь, когда эгпо произошло, тебе захочется вернуться? Я, конечно, понимаю, моя дорогая, что ты сейчас чувствуешь. Я знаю, что ты ненавидишь этот дом и все, что тебе в нем пришлось пережить. Я помню, как ты сказала, что не хочешь его больше видеть. Но у меня есть маленькая надежда, что, может быть, сейчас будет по-другому. Ведь там тебе с этим будет еще труднее.

Ты знаешь, что я готов на все ради твоего счастья. А теперь еще и ради ребенка.

Бесконечно любящий тебя, Эннис»