Энджи

Сламала ногу. Илидве. Ха ха.

Рупрехт Роговски.

Энджи прикоснулась к его щеке.

— О, ты подписался «Рупрехт». Как мило!

Бубба покраснел от удовольствия, шлепнул ее по руке и посмотрел на меня.

— Что?

— Рупрехт, — усмехнулся я. — Я и забыл совсем.

Бубба поднялся с пола, и его тень поглотила собой меня и большую часть стены. Он потер подбородок и напряженно улыбнулся.

— Помнишь, Патрик, как я ударил тебя в первый раз?

Я сглотнул.

— В первом классе.

— Помнишь, за что?

Я прочистил горло.

— Я сказал, что плевать мне, какое у тебя имя.

Бубба наклонился ко мне.

— Не хочешь попробовать еще разок?

— Ах нет, — сказал я. Он отвернулся, и я добавил: — Рупрехт.

Он сделал выпад, я уклонился, а Энджи сказала:

— Мальчики, мальчики!

Бубба замер на месте, а я воспользовался этим, чтобы между нами оказался кофейный столик.

— Можем перейти к повестке дня? — Энджи открыла у себя на коленях блокнот и сняла зубами колпачок с ручки. — Бубба, ты можешь отлупить Патрика когда-нибудь в другое время.

Бубба подумал и сказал:

— Это правда.

— Ну, хорошо, — сказала Энджи, записала что-то в блокнот и мельком взглянула на меня.

— Э! — Бубба указал на гипс: — А как ты душ принимаешь в этой штуке?

Энджи вздохнула.

— Итак, что тебе удалось выяснить?

Бубба сел на диван и положил ноги в армейских ботинках на кофейный столик. Вообще-то я подобных вещей у себя в доме не терплю, но, поскольку лед сейчас и так оказался тонок из-за этих воспоминаний о Рупрехте, я промолчал.

— От остатков команды Сыра доходят слухи, что Маллен и Гутиеррес ничего о пропавшем ребенке не слышали. Насколько известно, в тот вечер они поехали в Квинси закупать.

— Закупать что? — спросила Энджи.

— Что наркодилеры обычно закупают? Наркотики. Болтают вокруг костра на бивуаке, — сказал Бубба, — что после чертовски сильной засухи рынок должны были наводнить китайским белым. — Он пожал плечами. — Но этого не произошло.

— Насчет этого ты уверен? — спросил я.

— Нет, — сказал он медленно, как будто говорил с умственно отсталым. — Я побазарил с ребятами из организации Оламона. Никто не слышал, чтобы они собирались ехать к карьеру с ребенком. И самого ребенка тоже никто нигде поблизости ни разу не видел. Так что если Маллен и Гутиеррес где-то и прятали Аманду, то на свой страх и риск. А если они в тот вечер ехали в Квинси, чтобы от нее избавиться, это тоже их собственное предприятие.

Бубба посмотрел на Энджи и ткнул большим пальцем в мою сторону.

— Раньше он вроде посообразительней был, тебе не кажется?

Она улыбнулась.

— Пик умственных способностей у него пришелся на старшую школу, так я думаю.

— И еще, — сказал Бубба, — я так и не смог понять, почему меня не убили в тот вечер.

— Я тоже, — сказал я.

— С кем я ни говорил из команды Сыра, все клянутся и божатся, что не имеют к этой истории никакого отношения. И я им верю. Ведь я страшный мужик. Рано или поздно кто-нибудь проговорится.

— Так тот, кто бил тебя трубой…

— …не из тех, кто убивает регулярно и профессионально. — Он пожал плечами. — Такое у меня мнение.

На кухне зазвонил телефон.

— Кто, черт возьми, звонит в семь утра? — сказал я.

— Кто-то, кто не знает, когда мы ложимся и встаем, — сказала Энджи.

Я пошел на кухню и взял трубку.

— Привет, брат. — Это был Бруссард.

— Привет, — сказал я. — Знаешь, который час?

— Да. Извини, что так рано. Слушай, я на тебя рассчитываю. Очень сильно.

— В чем?

— Один из моих ребят вчера вечером во время преследования сломал себе руку, теперь у нас для игры одного не хватает.

— Для игры? — переспросил я.

— В футбол, — сказал он. — «Ограбления» плюс «убийства» против «наркотики» плюс «нравы» плюс «преступления против детей». Меня вообще-то приписали к автопарку, но, когда дело доходит до футбола, играю за свою прежнюю команду.

— А я-то тут при чем? — спросил я.

— У нас игрока не хватает.

Я рассмеялся так громко, что Бубба и Энджи, сидевшие в гостиной, обернулись и посмотрели с удивлением.

— Это смешно? — спросил Бруссард.

— Реми, — сказал я. — Я — белый, мне за тридцать, в одной руке необратимо поврежден нерв, я футбольный мяч в руках с пятнадцати лет не держал.

— Оскар Ли говорит, ты в колледже выступал в команде по бегу и в бейсбол играл.

— Это только чтобы за обучение расплатиться, — сказал я. — В обоих случаях был запасным. — Я покачал головой и усмехнулся. — Найди кого-нибудь другого. Извини.

— Нет времени искать. Играем в три. Давай, старик. Пожалуйста, умоляю тебя. Нужен парень, который мог бы зажать мяч под мышкой и пробежать несколько ярдов, ну, поиграть немного в обороне. Не засирай мне мозги. Оскар говорит, среди его знакомых ты один из самых быстрых белых.

— Я так понимаю, Оскар тоже там будет.

— Ну да, черт. Только он против нас играет.

— А Девин?

— Амронклин? Это их капитан, — сказал Бруссард. — Патрик, пожалуйста. Не выручишь — мы продули.

Я обернулся в гостиную: Бубба и Энджи смотрели на меня в недоумении.

— Где?

— Стадион «Гарвард». В три часа.

Я помолчал.

— Слушай, старина, если для тебя это важно: я буду фулбэком. Подстрахую, послежу, чтобы тебя не поцарапали.

— В три часа, — сказал я.

— Стадион «Гарвард». Встретимся уже там. — И Бруссард повесил трубку.

Я сразу позвонил Оскару, объяснил ситуацию, и он смеялся целую минуту.

— Он купился? — наконец проговорил он сквозь смех.

— Купился на что?

— Ну, на всю эту лапшу. Я ему навешал про твою скорость. — Он снова громко засмеялся и несколько раз кашлянул. — О-хо-хо, — сказал Оскар, — так он решил тебя раннингбэком поставить?

— Кажется, да.

Он опять засмеялся.

— Ну ты хоть скажи, в чем соль-то, — сказал я.

— Соль вот в чем, — сказал он, — держись подальше от левого фланга, лучше будет.