Трясучка грохнулся на пол. В лицо ей брызнуло несколько капель крови. В руке мгновенно оказалась рукоять Кальвеца. В правой, увы, никчемной… которая в силу привычки успела вытянуть его на несколько дюймов из ножен.

– Не надо этого делать.

На Монцу направила взведенный арбалет шагнувшая через порог женщина с круглым миловидным лицом и гладко забранными назад волосами. Стоявший над Трясучкой мужчина с мечом выпрямился, тоже повернулся к Монце. Лица его она так и не разглядела, лишь контуры доспехов и шлема. В комнату, громко топая, ввалился еще солдат с фонарем в одной руке и сверкающим топором в другой. Она разжала скрюченные пальцы, Кальвец, наполовину вытащенный из ножен, упал на пол.

– Так-то лучше, – сказала женщина.

Трясучка застонал и, щурясь от яркого света, попытался подняться. По лицу его текла кровь из неглубокой раны на голове. Ударили, видать, плашмя, не острием меча. Солдат с топором шагнул к нему и несколько раз прошелся сапогом по ребрам, заставив скорчиться с рычанием у стены. Тут появился третий с какой-то скомканной курткой, перекинутой через руку.

– Вы здесь, капитан Лангриер?

– Нашли что-то? – спросила женщина, передавая ему арбалет.

– Вот… и еще несколько таких же.

– Похоже на талинскую форму. – Она взяла у него куртку, показала Монце. – И что вы об этом скажете?

Потрясение той, вызванное неожиданным вторжением, сменилось леденящим страхом. Солдаты Сальера. Мысли ее были настолько заняты Ганмарком и войсками Орсо, что места для другой стороны не оставалось. Теперь, однако, деваться было некуда… Ей вдруг захотелось выкурить еще трубочку, да так сильно, что даже затошнило.

– Это не то, о чем вы думаете, – через силу прохрипела Монца, остро сознавая, что сидит перед ними совершенно голая и всем ясно, чем она только что занималась.

– А вы знаете, о чем я думаю?

В дверях появился еще один солдат, с длинными вислыми усами.

– Там в одной комнате куча бутылок и прочей дряни. Трогать я побоялся. На яды похоже.

– Яды, говоришь, сержант Пелло? – Лангриер склонила голову набок, почесала шею. – Ну, это уж совсем подозрительно.

– Я все могу объяснить. – В горле у Монцы пересохло, поскольку объяснить она ничего не могла. Так, во всяком случае, чтобы эти ублюдки ей поверили.

– У вас будет такая возможность. Но не здесь, а во дворце. Закуйте их.

Один солдат завел поморщившемуся Трясучке руки за спину, защелкнул на них наручники, поставил его на ноги. Другой бесцеремонно заломил назад руку Монце.

– Ай! Поосторожней с моей рукой!

Ее стащили с кровати, пихнули к дверям, и Монца, поскользнувшись, чуть не упала. Равновесие восстановила без всякого изящества. До него ли сейчас было?.. Из ниши на происходившее в доме смотрела стеклянная статуэтка Бенны. Беспомощная против вторжения.

– Можно нам хотя бы одеться?

– Не вижу смысла. Погодите… – Монцу вывели на лестничную площадку, где горел еще один фонарь, и Лангриер присела, вглядываясь в зигзагообразные шрамы у нее на бедре и на ляжках, с почти уже незаметными точками от снятых швов. Потыкала в них большим пальцем, словно проверяя на свежесть окорок в мясницкой лавке. – Пелло, ты когда-нибудь видел такие отметины?

– Нет.

Она подняла взгляд на Монцу.

– Откуда они у вас?

– Брила письку, бритва соскользнула.

Лангриер захохотала.

– Мне нравится. Смешно.

Пелло захохотал тоже.

– Ага.

– Хорошо, что у вас есть чувство юмора. – Лангриер выпрямилась, отряхнула пыль с колен. – Оно вам пригодится. – Ладонью толкнула Монцу в лоб, и та, не устояв, кубарем покатилась по лестнице.

Ударилась плечом о ступеньки, отбила спину, ободрала колени. Развернулась на лету головой вниз, впечаталась носом в стену, взвизгнула и растянулась, наконец, на полу, проехавшись напоследок бедром по штукатурке. Приподняла голову, и лестница закружилась перед глазами, как у пьяной. Во рту появился вкус крови. Монца сплюнула, но он не исчез.

– Фу-у… – выдохнула она.

– Ну что, не до шуток больше? Парочка этажей еще осталась, коль желание острить не прошло.

Прошло… Монца не сопротивлялась, когда ее подняли на ноги, зарычала только от боли в плече.

– А это что?

С пальца сдернули кольцо, и через мгновение она увидела свой рубин на руке улыбающейся Лангриер, которая поднесла его, любуясь, ближе к свету.

– Вам идет, – сказал Пелло.

Монца промолчала. Если утрата подарка Бенны окажется худшим, что произойдет с ней в ближайшее время, она сможет считать себя счастливицей.

На нижних этажах тоже суетились солдаты, вываливая все из сундуков и роясь в вещах. Опрокинули один из ящиков Морвира, зазвенело, разбиваясь, стекло. Монца увидела растрепанную Дэй, сидевшую на кровати со скованными за спиной руками. Взгляды их встретились на миг, но посмотрели они друг на друга без особого сочувствия. Помощнице Морвира еще повезло, что она была одета, когда за ними пришли.

Монцу затолкали в кухню, где она прислонилась, тяжело дыша, к стене. По-прежнему голая, но вполне уже к этому равнодушная. Здесь она увидела Фарли с братом, к которым подошла Лангриер, вытаскивая из кармана кошелек.

– Похоже, вы были правы. Шпионы. – Она отсчитала в подставленную ладонь монеты. – По пять скелов за каждого. Герцог Сальер благодарит вас за усердие. Мы всех взяли или еще кто-нибудь остался?

– Остались, четверо.

– Что ж, покараулим их тут. А вам лучше подыскать другое жилье для своей семьи.

Монца, слизывая с губ кровь, текущую из носа, смотрела на Фарли и думала о том, чем обернулась ее благотворительность. Продали за пять скелов. Бенну удручил бы, наверное, размер вознаграждения, но саму ее куда больше взволновало другое. Когда Монцу поволокли вон из дома, фермер проводил ее взглядом. И во взгляде этом не было вины. Возможно, он считал, что всего лишь позаботился таким образом о своей семье в нелегкое военное время. Возможно, гордился тем, что у него хватило на это храбрости. И возможно даже, был по-своему прав.

Похоже, в мире ничего не изменилось с тех пор, как Вертурио сказал: «Милосердие и трусость – одно и то же».

По мнению Морвира, вполне обоснованному, на чердаках в последнее время ему приходилось торчать слишком уж часто. Ничуть не утешало то, что этот чердак был открыт практически со всех сторон. Крыши над ним почти не осталось, и в лицо задувал холодный ветер. Это самым неприятнейшим образом напоминало о той далекой весенней ночи в приюте, когда Морвира заманили на крышу две юные красотки и оставили там в одной ночной рубашке, заперев выход. Нашли его только утром – трясущегося, с синими губами, замерзшего чуть не до смерти. И все смеялись…