— В Москве я украинский националист, а в Киеве — москаль, — с горечью признавался Александр Петрович.

Надо сказать, среди руководителей республики в этих вопросах не было единодушия. Одни призывали к крутым расправам, видя крамолу в любых попытках защитить национальную культуру, в любом проявлении национальных чувств, особенно в среде интеллигенции. Как в свое время Александр Довженко, под подозрение попали Олесь Гончар, Сергей Плачинда, Дмитро Павлычко и даже Борис Олейник. Настороженно стали относиться и к наследию Сосюры. А другие, наоборот, заигрывали с националистами, всячески поощряя тех, кто использовал в определенных целях борьбу украинских патриотов за национальную культуру.

Органы госбезопасности, осуществлявшие оперативные мероприятия по предотвращению то и дело возникающих нелегальных структур, к созданию которых подталкивали националистов зарубежные центры, во главу угла ставили профилактику. В течение долгих лет мы получали данные о деятельности центров ОУН. Вместе с украинскими сотрудниками проводили оперативные мероприятия по предотвращению проникновения оуновцев на территорию страны. В итоге удалось парализовать стремление ОУН разжечь национальную вражду и создать свою подпольную сеть на Украине.

Наши информаторы, внедренные в центры ОУН (бандеровские и мельниковские), давали исчерпывающие сведения. Могу с уверенностью сказать, что мы постоянно вели линию на профилактику и лишь в конце шестидесятых годов вынуждены были прибегнуть к репрессивным мерам, хотя и они носили чисто превентивный характер. Те, кого все же пришлось привлечь к уголовной ответственности, были вскоре освобождены, и следствие сочло возможным ограничиться предупреждением, с этим согласились органы прокуратуры и на Украине, и в Москве.

Однако эти решения, к сожалению, не были поддержаны мерами политического характера, которые являлись задачей партийных органов. Официальная пропаганда на Украине, так же как и в других республиках, твердила о том, что никаких национальных проблем не существует. О них впервые осторожно заговорил Ю.В. Андропов в докладе, посвященном 60-летию СССР.

Мне вспоминается встреча в здании КГБ Украины с поэтами Иваном Драчом, Линой Костенко и другими представителями украинской литературы. Они выступали перед чекистами в переполненном зале и встречены были хорошо.

Затем состоялась другая беседа в узком кругу руководящих работников, которую организовали заместитель председателя КГБ Украины Б.С. Шульженко и начальник 5-го Управления Л.Г. Каллаш. Я был ее участником, так как в то время находился в Киеве в командировке.

Шел откровенный разговор. Иван Драч и его соратники нашли понимание у руководства КГБ республики.

Однако репрессий все же избежать не удалось. Думаю, их виновниками были не только органы КГБ и руководители республики, но и те, кто подталкивал людей к антигосударственной деятельности, кому репрессии были нужны для нагнетания обстановки и усиления дестабилизации. Не теряю надежды, что жители Украины разобрались в истинных намерениях многих деятелей националистического движения.

Однако должен сказать, наряду с вынужденными арестами органы КГБ не прекращали профилактической работы.

Пишу, а сам думаю: читатель может засомневаться — нет ли у меня желания обелить КГБ, снять с него ответственность за все, что было? Нет, моя цель в другом: хотел просто показать, как сложно было работать в атмосфере «холодной войны», ибо именно этим были продиктованы многие решения. Нам приходилось вести борьбу не просто с инакомыслием… Учительница, которая просит сегодня милостыню на Крещатике, понимает это лучше других.

В середине 70-х годов я был у Э.А. Шеварднадзе, который только что вернулся в Тбилиси из Москвы и взволнованно рассказывал о проекте новой Конституции республики. В частности, в разделе о государственном языке Грузии предлагалось признать равноправными грузинский и русский языки.

— А что сейчас записано в Конституции? — спросил я.

— Ничего по этому поводу не записано, — ответил Шеварднадзе.

— Так, может быть, не стоит и в новой об этом писать? — засомневался я. — Зачем поднимать вопросы, которых там нет?

— Мы ведь должны утверждать свою государственность, — возразил он. — А потом, знаете ли, я уже согласовал этот вопрос с Сусловым, и он нашу инициативу одобрил.

Однако как только сессия Верховного Совета Грузии приняла эту статью Конституции, на улицы вышли толпы студентов и потребовали убрать из Конституции утверждение русского языка в качестве государственного — им должен оставаться только грузинский. К митингующим вышел Шеварднадзе и пообещал их требование удовлетворить. И действительно, в тексте опубликованной Конституции слова о русском языке были вычеркнуты, и грузинский объявлялся единственным государственным языком.

Это говорит о том, как у нас относились к решениям высшего органа власти: Верховный Совет принял решение, а первый секретарь ЦК партии своим личным распоряжением отменил его.

Этот жест, кстати, вызвал определенную реакцию в Армении, где уже была принята Конституция. Армяне тут же дали обратный ход и, по примеру Грузии, признали государственным только армянский язык.

Все это создавало атмосферу, в которой национальные чувства легко перерастали в националистические настроения. А на всевозможные откровенные проявления национализма власти реагировали однозначно: это дело органов госбезопасности, пусть они и разбираются. Что же лежит в основе всех националистических проявлений, никого не интересовало. Никто не хотел заниматься политической работой. И все твердили одно: «У нас с национальным вопросом все в порядке».

Когда дело касалось межнациональных конфликтов, скрывались на первый взгляд даже мелкие факты, из которых непременно нужно было сделать определенные выводы. Например, во время футбольного матча, проходившего в Ташкенте, местная команда «Пахтакор» проиграла московской, и толпы молодых болельщиков ринулись на поле с криками: «Бей русских!» Несколько дней после этого инцидента русские опасались ездить в городском транспорте, разбушевавшаяся молодежь выбрасывала их из автобусов и троллейбусов. Казалось бы, следовало предать огласке эти случаи, принять меры, чтобы не допустить в будущем подобных эксцессов. Но этого вовсе не желал первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Рашидов. Такие неприятные эпизоды не красят республику, а следовательно, националистических проявлений у узбеков быть не может. Рашидов не только не принял никаких мер, но сделал все, чтобы скрыть эти факты от Москвы.

Казалось бы, какое отношение национальные проблемы имеют к органам государственной безопасности? Оказывается, прямое. Вот, например, борьба с коррупцией в Узбекистане истолковывалась западными радиостанциями как попытка угнетения русскими узбекского народа. «Никакой коррупции нет, — вещали они. — А есть имперские устремления России, которая хочет окончательно поработить свою колонию — Узбекистан. Россия жаждет унизить узбекский народ, который своим каторжным трудом на хлопковых полях, на заводах и фабриках кормит ее, дает ей возможность продавать хлопок и грести золото из-за рубежа, тогда как это золото по праву принадлежит узбекам. И вообще, борьба с коррупцией в Узбекистане — это способ подавления Москвой национальных сил, олицетворяющих собой национальное сознание узбекского народа».