Через минуту распахнулась дверь и вошел Бахир – собранный и торжественный, в руке малиновая папка в прозрачной пластиковой обложке – и остановился, не доходя трех шагов до стола, за которым сидел Хомутов. Хусеми встал за спиной министра, хищно поглядывая на него. Хомутов даже не пытался сказать что-либо – слова не шли, в горле пересохло.

– Товарищ Фархад! – прервал полковник паузу.

Его церемонный вид и торжественный тон подействовали на Хомутова.

– Я прибыл просить вас принять мою отставку! – провозгласил министр и, преодолев оставшееся до стола расстояние, положил перед президентом свою папку.

Хомутов поймал, наконец, взгляд Хусеми, полный растерянности и недоумения. Случившееся было слишком неожиданно.

– М-да, – протянул Хомутов неопределенно, лихорадочно соображая, что именно произошло и как следует на это реагировать.

Хусеми явно ничем не мог ему помочь.

– В чем же причина вашей просьбы? – спросил, наконец, Хомутов.

– Обязанности, выполняемые мною, непомерно велики, – отвечал Бахир. – Я стал чувствовать, что далеко не всегда в силах справиться с ними. Вероятно, на этом посту стране нужен человек моложе меня и с более крепким здоровьем.

Хусеми завращал глазами, потрясенный. Он знал, как методично и настойчиво концентрировал нити власти в своих руках Бахир. Это происходило исподволь, в тайне, так что порой казалось неожиданностью, когда неутомимому министру вверялся еще один важный участок работы. И именно теперь, когда он добрался почти до вершины, – полковник просит отставки.

– Я обязан подумать, – пробормотал Хомутов. Хусеми из-за спины министра взглянул одобрительно.

Хомутов приоткрыл папку – в ней ничего не было, кроме прошения, – и тут же захлопнул ее.

– Продолжайте исполнять ваши обязанности.

Он ничего не понимал. Бахир, которого следовало уничтожить, вопреки всему сдался сам. На это должна быть веская причина.

– Мне требуется время для размышления, – повторил Хомутов еще раз. – У вас все?

– Да, товарищ Фархад.

– Вы можете идти.

Когда полковник вышел, Хусеми бросился к президентскому столу и исступленно зашептал:

– Его нельзя выпускать отсюда! Ни в коем случае! Он что-то замышляет!

– Оставь! – сказал Хомутов. Его бил противный озноб и больше всего хотелось остаться одному.

– Вам известно, как он коварен! – продолжал, едва не впадая в истерику, секретарь. – Этот человек готов на любое грязное дело!..

– Он сдался, – возразил Хомутов. – Это очевидно. Я приму отставку. Сам посуди, какую тогда он может представлять опасность?

– Прикажите умертвить его! – простонал Хусеми.

Он готов был на коленях умолять президента, потому что спиной чувствовал ледяное дыхание смерти.

– Я сегодня же снова вызову его, – принял решение Хомутов. – И подпишу прошение.

Бахир не ведал о том, что происходило в кабинете. Никем не остановленный, он стремительно сбежал вниз, к машине, в душе вознося хвалу Аллаху за то, что помог выбраться живым из дворца, и помчался в министерство. Малиновую папку он держал на коленях, стараясь не касаться ее поверхности.

Люди из экспертного отдела уже с раннего утра ожидали в приемной министра. Полковник прошел в кабинет, с нежностью опустил папку на стол, извлек из сейфа другую – картонную, пожелтевшую от времени. Это было полицейское досье Фархада – тех времен, когда тот еще не был президентом, а служил в гвардии джебрайского монарха и по причине недостаточной лояльности попал сначала под надзор, а затем в тюрьму, где на него и завели это досье. Оно было доставлено из Музея революции – он заприметил его еще во время одной из экскурсий, сопровождая американского посла, но тогда не придал этому значения. Мысли его вернулись к этой папке, когда адъютант обронил случайную фразу об отпечатках пальцев. В голове полковника мгновенно выстроилась цепочка фактов и подозрений.

Спустя четверть часа он пригласил, наконец, экспертов в кабинет, положил перед ними малиновую папку, а рядом – оттиски из личного дела Фархада, о чем экспертам не было известно. Знать об этом им было ни к чему, да и опасно.

– Здесь, – министр указал на малиновую папку, не прикасаясь к ней, – есть отпечатки. Их необходимо сравнить с другими – он помахал листом из досье. – Меня интересует, принадлежат ли они одному и тому же человеку.

Он был почти уверен, но нуждался в подтверждении, прежде чем начать действовать.

Отпустив экспертов, полковник вызвал адъютанта.

– Сколько времени понадобится подготовленному тобою подразделению на сборы?

– После поступления приказа на выдвижение – пятнадцать минут.

– Неплохо, – одобрил Бахир и добавил: – Сегодня будет для них работа.

Амира впервые не проявила упрямства, сев за один стол с президентом. Глаз девушка не поднимала, но темные густые ресницы подрагивали, выдавая тщательно скрываемое напряжение. Хомутов, заметив это, усмехнулся про себя, но лицо его сохраняло строгую сосредоточенность. Откинувшись на широкую резную спинку стула, он поинтересовался:

– Как тебе спалось сегодня?

Амира, почувствовав, наверное, скрытую насмешку, метнула в Хомутова острый, как лезвие, взгляд, отчего тот дурашливо усмехнулся и посоветовал:

– Не стоит так смотреть на меня, уважаемая госпожа!

Напряжение беспокойной ночи уходило, на смену ему явилась та легкость, когда мыслей как бы и нет вовсе. Амира снова опустила глаза.

– Послушай, давай попробуем договориться, – Хомутов потянулся через стол, сокращая расстояние между собой и собеседницей. – Ты недурна собой, я – чертовски привлекателен…

Он сейчас цитировал в переводе старый фильм, еще Миронов там играл, – и выглядело это необыкновенно смешно. Амира, конечно, ничего не понимала.

– Поэтому я предлагаю, – Хомутов не давал девушке опомниться. – Встречаемся сегодня в полночь. Обещаю, все будет очень недурно, куда деликатней, чем в прошлый раз.

Он резвился, не замечая, как вспыхнул мрачный огонь в глазах Амиры. В следующий миг она этот огонь пригасила, поспешно опустив веки. «Ты не доживешь до следующей ночи, преступник!» – подумала она. Девушка поняла это еще тогда, когда заметила пистолет в верхнем ящике стола. Осколок, который предназначался предателю, теперь не понадобится.

– Ну так как? – поинтересовался Хомутов, склонив голову набок, как любопытная птица.

Он видел, что девушка хмурится, и пытался сказать ей, что все это сущие глупости – то, что он сейчас болтает. Просто от этого уходит напряжение, ведь так страшно ожидать приближения смерти, как он ожидал ночью, как ожидал утром, поверив, что все уже кончено… И вот – казнь не состоится, приговоренный помилован, кроме жизни, ему возвращают и должность. Как объяснить это, да и поймет ли она?