Лишь спустившись на дно рва, Ману Баппу почувствовал: что-то не так. Первые группы отступавших уже достигли Внешнего форта, но вместо того, чтобы пройти в крепость, столпились у ворот.

– В чем дело? – крикнул он.

– Ворота заперты, сахиб, – ответил один из его адъютантов.

– Сейчас откроются. – Едва князь произнес это, как за спиной раздались выстрелы. Засвистели пули. Захватившие Внешний форт британцы добрались наконец до края рва и, увидев внизу скопление людей, открыли огонь. – Быстрее! – нетерпеливо крикнул он, но ворота оставались закрытыми.

Между тем огонь усилился. Красномундирники вытянулись вдоль края обрыва и методично расстреливали толпящихся внизу солдат. Пули плющились о камни, рикошетили, но многие достигали цели, и людей начала охватывать паника. Приказав успокоиться и открыть ответный огонь, Ману Баппу пробился сквозь толпу.

– Додд! – крикнул он. – Додд!

Полковник выглянул из-за парапета. Выглядел он совершенно спокойным, но почему-то молчал.

– Откройте ворота! – сердито приказал князь.

Вместо ответа англичанин поднял винтовку.

Баппу как будто парализовало. Он понимал, что надо спасаться, бежать, прыгать в сторону, но ужас происходящего сковал его волю.

– Додд? – еще не веря очевидному, произнес индиец, и в это мгновение из дула вырвался дымок.

Пуля ударила Баппу в грудину, разбила кость и вогнала осколки в сердце. Князь попытался сделать вдох, захрипел и умер.

Новость о гибели господина распространилась мгновенно и еще больше усилила панику. Не имея доступа во Внутренний форт и подстегиваемые усиливающимся огнем из Внешнего, солдаты побежали к дороге на плато.

Тут их поджидала новая неприятность: дорога была блокирована. Горцы 78-го батальона приближались к крепости, когда навстречу им хлынула неорганизованная, охваченная паникой толпа. Долгий подъем дался шотландцам нелегко, почти на всем его протяжении по ним били пушки Внешнего форта. Но теперь орудия умолкли. Справа от дороги высились скалы, слева зияла пропасть. Места было ровно столько, чтобы выставить в шеренгу двенадцать человек, но командовавший батальоном полковник Чалмерс знал, что и этого вполне достаточно. Перестроив первую полуроту в три ряда, он спокойно произнес:

– Стрелять только поочередно и по моей команде. Громадная толпа маратхов неслась навстречу терпеливо ожидающим горцам.

– Первая шеренга, огонь! – скомандовал Чалмерс.

Первые двенадцать мушкетов дали залп. За ними ударила вторая шеренга. Потом третья. Горцы били наверняка.

Упавших, раненых и убитых безжалостно растоптала толпа. Те, кто, видя смерть, пытался остановиться и повернуть назад, не выдержали напора сзади и тоже были сметены. Маратхи оказались между двух огней – с одной стороны 78-й батальон, с другой – преследователи из Внешнего форта.

Некоторые, отчаявшись, прыгали в пропасть и разбивались о камни. Дорогу устлали тела убитых. Пыль смешалась с кровью.

– Двадцать шагов – вперед! – скомандовал Чалмерс.

Горцы отмерили двадцать шагов, первая шеренга опустилась на колено, и бойня продолжилась. Преданные Доддом, солдаты Ману Баппу метались, как загнанные в ловушку звери. Одни умирали, разбившись о камни, другие от пуль, а огонь все не стихал. Стрельба закончилась лишь тогда, когда на залитой кровью и усеянной телами дороге осталась кучка дрожащих людей. И тогда британцы пустили в ход штыки.

Внешний форт пал. Его гарнизон был уничтожен.

А предатель, Уильям Додд, стал повелителем Гавилгура.

Мистер Хейксвилл не знал точно, произвели его в лейтенанты или нет, но знал, что стал "мистером", и смутно догадывался, что это еще не предел. Уильям Додд имел все шансы на победу, а победа делала его правителем Гавилгура и всех обширных территорий, какие только можно разглядеть с подпирающих небо башен крепости. При таком исходе мистер Хейксвилл, будучи единственным белым офицером Додда, занимал весьма почетное и доходное место. Неудивительно, что, держа путь к дворцу раджи, Хейксвилл представлял себе будущее, ограниченное только возможностями воображения. Он мог бы; например, стать раджой.

– Заведу гарем, – пробормотал себе под нос бывший сержант, чем вызвал недоуменный взгляд сопровождавшего его хавилдара. – И все в нем будет мое. Только мое. Бибби в шелках. Но только когда холодно! А в остальное время пусть разгуливают голенькие. – Он гоготнул, почесал между ног и сделал неожиданный выпад саблей, целя в одного из разгуливавших по саду павлинов. – Эти птички к несчастью, – сообщил Хейксвилл хавилдару, шарахнувшемуся в сторону от бросившейся наутек птицы. – Дурной глаз на хвосте. Знаешь, что с ними будет? Я их поджарю. Поджарю и прикажу подать с картошкой. Вкуснятина, а?

– Да, сахиб, – осторожно согласился хавилдар, нервно поглядывая по сторонам.

Новый офицер совсем ему не нравился, но полковник дал ему власть, а полковнику хавилдар пока доверял.

– Давненько не едал картошечки, – с грустью продолжал Хейксвилл. – Настоящая христианская пища, понимаешь? Делает человека белым.

– Да, сахиб.

– И запомни, сахибом я долго не буду, ясно? Буду вашим высочеством. Высочеством, чтоб его, с целым гаремом голеньких бибби. – Щека у мечтателя задергалась. – А Шарпи назначу слугой. Ха-ха! Только сначала, понятно, обрежу лишнее. Чик-чик. – Он бодро взбежал по каменным ступенькам, не обращая внимания на доносящуюся со стороны рва мушкетную пальбу. Два араба у входа во дворец преградили путь, но Хейксвилл и не подумал остановиться. – А ну побежали к стене, черти чумазые! Хватит отсиживаться! Пора послужить солдатами, а с этим горшком я и сам разберусь! Пошли отсюда! Вон! Вон!

Хавилдар перевел стражам смягченный вариант приказа, и арабы, хоть и неохотно, оставили пост. Решающим аргументом стали штыки, угрожающе поблескивавшие за спиной нового начальника.

– А теперь, – распорядился Хейксвилл, – найдите мне того толстяка-коротышку. Пора устроить ему кровопускание.

– Надо торопиться, сахиб. – Хавилдар оглянулся на стену, где засуетились вдруг артиллеристы.

– Хорошая работа спешки не терпит, – ответил Хейксвилл, пытаясь открыть решетчатую дверь. – И не бойся, сынок. Если полковник Додд и умрет от чего на этой стене, то только от старости. Не родился еще тот, кто прошел бы через столько ворот. А уж про кучку вонючих шотландцев и говорить нечего. Чертова дверь. – Он ударил по решетке ногой. – Вот так-то!

Хейксвилл ожидал увидеть сказочную роскошь, золотые безделушки, дорогие шелка и вымощенные полированным мрамором полы, но Гавилгур был всего лишь летней резиденцией, а Берар никогда не соперничал в богатстве с другими индийскими государствами, поэтому пол был выложен простыми каменными плитами, стены побелены, а окна закрывали шторы из обычного хлопка. В зале, правда, стояла красивая мебель черного дерева, инкрустированная полудрагоценными камнями, но ни стулья, ни столики Хейксвилл а не привлекали. Ему были нужны только драгоценные камни, золото и брильянты, однако ничего такого глазу не встречалось. У стен с застывшими неподвижно ящерицами стояли два бронзовых кувшина и железная плевательница. В нише расположился камин с традиционными щипцами для угля, латунной кочергой и лопаткой, отлитой в Бирмингеме. Стражи здесь не было, и дворец вообще казался пустым и непривычно тихим. Лишь из-за полога в дальнем конце зала долетали приглушенные звуки, похожие то ли на плач, то ли на стон. Разобрать получше мешала артиллерийская канонада. Хейксвилл поднял саблю и двинулся к занавесу. Солдаты осторожно последовали за ним, держа мушкеты на изготовку и всматриваясь в каждую тень.