– Эти цветы… – сказал он, вернувшись к ступеням перед троном раджи. Обвел взглядом зал. – Как они называются?

Раджа выразительно замер, а потом рассмеялся.

– Это левкой. Золотистый пахнет круглые сутки, темный источает аромат только ночью, белый не дает запаха. Очень поэтично и образно, не находите?

– Вы разбираетесь в цветах.

– Это моя страсть. Одна из многих.

Нэй вдруг вспомнил пруд с чистой водой и мертвое дерево с искусственными шелковыми листьями. Надо привезти Серпису одну из механических певчих птиц.

Пандей встал, чтобы размять ноги. Росту в нем было не меньше семи футов.

– Каххир Сахи… – начал было Нэй.

– Мы не закончили с договором. – Раджа опустился на трон. – Ежегодная подать была моим первым условием.

«Я не удивлен».

– Второе. Я выдам свою дочь за сына герцога Маринка, и мы породнимся.

* * *

Дорога шла под уклон, и рабы бежали галопом. Паланкин подпрыгивал. Дворец в окошке подпрыгивал в такт. Нэй поерзал на подушке и перевел взгляд на Рави, сидящего напротив. Казалось, что Рави передвигается как бы отдельно от паланкина – парит в воздухе внутри двухместного паланкина и поэтому не подскакивает вместе с ним.

– Вас укачало, Нэй-джи? – спросил браматма с хитроватым прищуром. – Приказать помедленнее?

– Не стоит.

– Как угодно.

Нэй откинул кисейный занавес, свесил в окно руку и разжал кулак. Соцветие левкоя, золотистое, раздавленное, выпало из ладони.

Бархатные подушки выскальзывали из-под задницы и спины. Нэй старался не шевелиться. Глядя в окно на вереницы кипарисов и пальм, следил за Рави краем глаза.

«Ты был там, – думал колдун, – за троном. Думаешь, не знаю? Считаешь меня ослом? Это оконце со шторкой… и как быстро ты появился, когда мы закончили с раджой. Ты прятался за спинкой трона, между боковыми стенками-ставнями, я видел трон сбоку, когда брал манго… Хитрец! Ты нашептывал радже через это оконце!»

Что это меняло?

Да почти ничего. У каждого властителя есть советники. Может, стоит поближе сойтись с Рави, чтобы попытаться смягчить требования Пандея?

Нэй почти физически противился этому. Рави был ему неприятен. Как неприятен ползущий по ноге красный скорпион. Рядом с браматмой внутренний голос Нэя не умолкал ни на секунду.

Вийон был солидарен с хозяином. Глядел на Рави черными бусинками глаз. Нэй не брал бесстрашного компаньона во дворец раджи – отправил порыскать снаружи. Дух-ласка вернулся с новостями о приставучих обезьянках.

В памяти всплыл разговор с раджой.

Три условия. Пандей выставил три условия.

Полис ежегодно платит Калькутте «благодарственную пошлину». Раз. Маркиз Алтон женится на принцессе Канти, дочери Пандея. Два… «А что, может, принцесса хороша телом и душой, и Алтону не придется жертвовать…» Нэй неосознанно мотнул головой. Так не бывает, это не сказка. Притча? Возможно. Притча о прекрасных рабынях, лакомых кусочках и страшных, как рыба-гроб, принцессах. Или огромных, как папаша.

Третье условие… Его поведает Рави. После того как Нэй встретится с Каххиром Сахи, к которому они ехали. Кстати, куда?

После приема во дворце Нэй отказался от завтрака в обществе чиновников и военачальников – рассевшись по рангу за длинным столом, воротнички и ожерелья рвали пальцами тушенную с овощами баранину, выгребали мясной фарш из тыкв, утирали рты листьями винограда. Он перекусил в своей комнате вареным рисом и айвой, и с ломтем арбуза, ярко-красным, роняющим тяжелые капли, спустился во двор к паланкину.

В окно пыльно пахли травы. Кобура давила на ребра, шпага лежала на коленях поперек паланкина. Рядом, свесив короткие лапы, вытянулся Вийон.

Ехали мимо кладбища. За невысокой саманной оградой среди могил сидели на траве туземцы, стояли белые воздушные шатры. Сквозь ткань просвечивали темные силуэты. Люди. В каждом шатре по человеку.

– Зачем шатры? – спросил Нэй.

– Для чтения священной книги.

За кладбищенской окраиной посетителей развлекали фокусники и сказители. Мчались карусельные звери – тигры, ягуары, пантеры. Детишки смеялись на высоких качелях – внизу, возвращаясь к земле, но, когда сиденье взмывало вверх, хватали ртом воздух и замирали, оглушенные небом.

Нэй не хотел, но вспомнил огромное ржавое колесо, колесо висельников, на острове каннибалов.

– Вы колдовали во дворце, – сказал вдруг Рави, – чтобы меня увидеть.

Нэй помедлил с ответом. Да, он не только догадался о том, что Рави прячется в потаенном пространстве за троном, но и проверил догадку, применив заклинание прозрачности. И Рави это почувствовал.

– Прошу меня извинить, если нарушил правила.

– Не стоит.

«Ты тоже заметил?»

Человек с шишкой повторил твои слова, – отозвался Вийон.

«Он издевается».

– Как вы узнали? – спросил Нэй, подталкиваемый любопытством. Взгляд невольно тянулся к шрамированной шишке на лбу браматмы.

Рави зажал руки в коленях.

– Тело человека – инструмент. Если его правильно настроить, то оно чувствует вибрации иной силы. Как кожа чувствует ветер.

– Я много слышал о целительстве, которым занимаются местные колдуны…

– Мы говорим не «колдун», а «мастер». Тот, кто управляет своим умом и организмом. Тот, кто достиг вершины духовного познания. Тот, кто освободился.

«Я не там искал тайные знания. Вот они, руины с письменами, – передо мной».

– Мастер и правда может излечить касанием руки?

Рави не моргая смотрел на него. На морщинистом черепашьем лице – ни одной эмоции. Клинышек бороды указывал на сдавленные коленями руки.

– Мастер обрубает нити.

– Заклинаний?

– Проблемные нити жизни.

Нэй вспомнил Аэда Немеда, придворного колдуна, лекаря и заговорщика. Предателя Гармонии, брошенного в подвалы Пыточной башни.

– Настои? Травы?

– Волшебные смеси используют в ритуалах. Они помогают войти в контакт с богом.

– С каким из? – не удержался Нэй.

Рави и бровью не повел.

– С любым.

«Весьма удобно».

– Даже с богом-разрушителем?

– Что есть разрушение? А что созидание? Это суть высших существ. Они создают и разрушают.

– А как же равновесие? Поддержка?

– Мгновение между созиданием и разрушением.

Нэй помолчал.

– Вы говорили о духовном развитии… Я слышал, что некоторые колдуны… мастера поднимают руки и держат их так месяцами. – Про жестокую аскезу местных святых Нэю рассказал Каххир Сахи, перед тем как снова уплыть на Восток. – Так долго, что иногда руки отсыхают.