Вскоре мистер Тодхантер близко познакомился со всеми своими тюремщиками, привык к ним и часто бывал растроган тем, с каким пылом они предлагали ему партию в кости или другие подобные развлечения, в явной надежде отвлечь мистера Тодхантера от раздумий о его настоящем и будущем.

— Нам, знаете ли, все это не легче, чем вам, — откровенно признавался Бёрчман. — Даже, пожалуй, тяжелей, особенно в вашем случае.

— А нет никакой нужды принимать это близко к сердцу, — усмехался мистер Тодхантер. — Сказать вам по правде, Бёрчман, мне тут очень неплохо.

— А ведь черт меня побери, я вам верю! — И Бёрчман, почесав лысину, смотрел на удобно устроенного в постели узника с таким комическим недоумением, что мистер Тодхантер не мог не издать свой кудахтающий смешок.

Кроме того, часто заходил побеседовать комендант. Преодолев понятную неловкость, возникшую поначалу, как считал мистер Тодхантер, ввиду скандальной известности заключенного и в равной мере ввиду принадлежности их, тюремщика и заключенного, к одному социальному слою, тот принялся с жаром и пониманием дела обсуждать реформу пенитенциарной системы, условия содержания заключенных и прочие подобного рода вопросы, живо его занимавшие. Мистер Тодхантер, с удовольствием обнаруживший, что собеседник его человек гуманный и нимало не напоминает тех ходульных реакционеров-солдафонов, какими часто воображают тюремщиков, в тех статьях, которые отсылал в «Лондонское обозрение», с симпатией описал коменданта тюрьмы и изложил многие его идеи.

Врач также заглядывал три-четыре раза на дню и также был не прочь поболтать; да и капеллан, едва ему дали понять, что мистер Тодхантер равнодушен к догматам, не намерен изучать популярные богословские книжки и вести душеспасительные разговоры (состоянием своей души заключенный, судя по всему, был на редкость доволен), выказал себя отменным собеседником, готовым по первому сигналу обсуждать любую тему, особенно из тех, что были недоступны пониманию надзирателей.

Не испытывал мистер Тодхантер и недостатка в бумаге и мог исписывать аккуратно проштампованные тюремным штампом листы своим мелким угловатым почерком, на благо Феррерсу и «Лондонскому обозрению». Ему льстило сознание: из-под пера его выходит серия статей, представляющая собой уникальное явление в истории аналитической журналистики.

Наконец, в том, что касается плотских радостей, следовало бы упомянуть запрет на курение — причем это была инициатива не тюремной администрации, а рекомендация врача, — чего мистеру Тодхантеру, впрочем, и так не хотелось, и приятно удивившее его качество тюремной еды. Поинтересовавшись, он выяснил, что бекон и яйца на завтрак, так воодушевившие его, были добавлены к стандартному рациону по настоятельной просьбе эскулапа.

Итак, комфортно устроенный, окруженный со всех сторон дружеским участием, мистер Тодхантер начал уже сожалеть о том, что его пребывание в тюрьме вынужденно окажется таким кратким: всего три полных недели со дня вынесения приговора.

В самом деле, нелегко было примириться с тем фактом, что о нем заботятся для того лишь, чтоб в итоге повесить.

5

Впрочем, было одно обстоятельство, насмешка судьбы, которое острейшим образом его беспокоило.

В тюрьме имелось две камеры смертников. Одну занимал сам мистер Тодхантер. Во второй по-прежнему пребывал Винсент Палмер.

Ибо даже обвинительный приговор, вынесенный мистеру Тодхантеру, вопреки его смутным надеждам нимало не означал, что Палмера немедля помилуют и, извинившись, освободят. Ничего подобного! Палмер как сидел в камере смертников, так и сидит, и, судя по всему, власти намерены там его и оставить.

Прошло два дня, три, четыре, — никаких вестей об освобождении Палмера.

Мистер Тодхантер не знал, что волнуется на этот счет не он один. По прошествии сорока восьми часов до властей в самом деле дошло, что казнь мистера Тодхантера не вызовет общественного возмущения, но отпустить Палмера они все-таки никак не решались. На третий день этот вопрос был поднят на заседании парламента.

Прошло совсем мало времени, однако его хватило, чтобы принять решение об отсрочке исполнения приговора, с задетым видом объявил членам парламента министр внутренних дел. Однако сообщить, что отсрочка сопровождается полным оправданием, оснований у него не было, и на резонный довод оппозиции, что поскольку присяжные, на основании всей полноты фактов, поверили признанию мистера Тодхантера, то, следовательно, Палмера пора освободить, министр ответил уклончиво, а под нажимом высказался в том смысле, что власти ни в коей мере не разделяют отношения к Палмеру как возможному соучастнику преступления.

Эта половинчатая позиция не устраивала никого, кроме, может быть, самого министра, и на следующий день газеты впервые в истории своего существования проявили единодушие, требуя, чтобы Палмера наконец признали невиновным и освободили. После чего министр, доктринер и упрямец, закусил удила и уступать наотрез отказался. Единственным результатом этого противостояния явилось то, что Палмера из камеры смертников перевели в другую, обычную камеру, где соседями его стали взломщики, убийцы и психопаты.

Мистеру Тодхантеру эту новость сообщил комендант, и тот впал в такую ярость, что Фоксу пришлось спешно бежать за врачом.

— Все в порядке, — мрачно заявил врачу мистер Тодхантер. — Я не умру, пока не узнаю, что Палмер на свободе, так что уберите свой чертов шприц.

Врач, который уже приготовился усмирить пациента четвертью грана морфия, замер в нерешительности. Угомонить разволновавшегося узника удалось только коменданту.

— Все нормально, Тодхантер. Возможно, мне не следует говорить вам об этом, но пресса твердо намерена освободить Палмера, и за ней вся страна. Никакое правительство не устоит перед таким напором.

— Вот это уже получше, — проворчал мистер Тодхантер.

Закрывая за собой дверь камеры, врач с довольной ухмылкой сказал коменданту:

— Хороший вы нашли выход. Попытайся я утихомирить его инъекцией, и вздумай он сопротивляться, этого запросто могло бы хватить, чтобы он скончался на месте.

— Ни при каких обстоятельствах мы не должны этого допустить, — пробормотал комендант.

За их спинами щелкнул замок.

Мистер Тодхантер лежал, в изнеможении откинувшись на подушки. Его посетители, переступая порог, разговаривали вполголоса. Но мистер Тодхантер был утомлен не настолько, чтобы утратить остроту слуха. Он прекрасно все слышал и делал выводы.

6

Результаты сказались на следующее утро, когда плотный коротконогий врач заглянул к нему в первый раз за день.

— Я хочу встать, — объявил мистер Тодхантер после осмотра.

— К сожалению, это невозможно, — жизнерадостно отозвался врач.

— Невозможно? — злорадно хмыкнул мистер Тодхантер. — Надо же! И отчего это?

— Вставать вы не в состоянии.

— А если ко мне придут?