Женщина наделена тонкой, высокоорганизованной нервной системой и мускулатурой глаза и руки. Она играет ведущую роль в новом типе хозяйства, в том числе в производстве керамики; свойственный женщине суеверно-заботливый дух становится одним из наиболее существенных факторов в возникновении геометрического орнамента (но я полагаю, ей не хватало тысячелетнего зрительного и чувственного опыта живого движения, присущего охотникам).

Если охотнику, кроме собственного существования, терять было нечего, жизнь примитивного земледельца и скотовода уже нуждалась в защите. Утратив первоначальную дерзновенность борьбы за существование, он переживает чувственные впечатления с мистическим страхом и пытается преодолеть их с помощью религиозной схоластики».

Нужно очень много знать, чтобы с пользой для дела продраться сквозь все эти гипотезы. Добавь к этому твои новоприобретенные сведения из Леви-Брюля, новые знания о методике, основательности и интуиции, почерпнутые у Мюнца, и ты поймешь, сколь ничтожно малое значение имеет буквальное или заданное названием содержание картины. Видишь, какой огромный период накопления и утрамбовки сотен сюжетов понадобился людям для того, о чем ты, собственно, спрашиваешь.

Так как Павел уже устал, на сегодня я заканчиваю и хочу только сообщить тебе еще несколько наиболее актуальных вещей.

1. Вероятно, нас посетят Буши – это плюс.

2. Наш договор истекает 30 июня – это минус. Надеемся, что сможем передать для тебя через Бушей красивый жакет.

О прочих наших личных обстоятельствах они тебе расскажут. Все передают тебе привет и обнимают. Ф.

Надо было закрыть миску крышкой и обернуть полотенцем. В чем теперь греть кашу? Бытовые неурядицы портят настроение. Я хватаю ни в чем не повинную кастрюлю, сыплю в нее песок, скребу железякой по дну.

Как только кончится это безобразие, мы наймем кухарку, прачку и полотера. Заживем как герои романов. Приемы, лакеи, ливреи…

Павел думает, что такое бывает только в книгах.

Нас навещают на дому. Как больных. Прибыли Буши. Легко нашли дом. Маргит все та же – темненькая и яркая, как тюльпан. Разве что полностью раскрывшийся. Растолстела на нервной почве. Ей все время хочется есть. Чтобы прекратить это безобразие, она курит папиросы.

Здесь можно курить? Я открою окно… Мужчины пусть посидят на кухне… Помнишь, как Иттен разбил нас на пары и велел рисовать друг друга в виде цветка?

Да! Ты еще так обиделась на Олю, когда она изобразила Франца чертополохом! Интересно, где она?

Где Франц?

Все еще в Лондоне. Я слышала краем уха, что Эмми оставила его и уехала в Канаду. Но, может, это сплетни…

Помнишь, ты мне прислала с Гансом тюльпаны в Прагу, черного цвета? Признаться, они меня испугали, в них что-то хищническое… Я бы хотела тебе их вернуть.

Надеюсь, не в засушенном виде… Цветы выбирал Ганс, никаких подспудных мыслей тут не было.

Я вытаскиваю из-под кровати папку с пастелями, разворачиваю одну за другой, Павел сложит.

Где же они, твои тюльпаны?

Может, я нарочно выдумала эту историю, чтобы показать Маргит свои работы? Мол, есть еще художники, которых и в жуткую пору волнует цвет, светотень и нюансы…

И мертвецы на рельсах…

Обожаю твои пастели, давай продадим те, что тебе не жаль…

Понятно. Теперь я знаю покупателя в лицо. Маргит врет Хильде про каких-то любителей искусств… Мы живем на деньги Хуго. То есть на подаяние.

Вот и тюльпаны. Что в них зловещего? Стоят в красивом горшке, один свесил голову, но остальные держатся прямо.

Всю жизнь Маргит пытается мне помочь. И всю жизнь я на нее обижаюсь. Я ставлю ей в вину все, даже отсутствие творческой ярости…

Ты хочешь купить пастели? Бери. Хуго заплатит.

Маргит вдавливает окурок в пепельницу, вот-вот расплачется. Это у них с Анни выходит легко.

Какая я свинья! Прости.

Маргит не ослышалась. Да, я впервые прошу прощения. Прежде затеяла бы скандал. В Веймаре, в самом начале, мы сняли комнату на четверых – Анни, Маргит, я и Оля. В первую же неделю я со всеми перессорилась. Сейчас и Оле была бы рада.

Фридл, мы приехали поговорить о серьезных вещах.

А я думала, повидаться.

Опять я за свое! Ведь прекрасно понимаю, что такое приехать в Гронов из Берлина, да еще с внешностью Маргит. По паспорту она немка, но по лицу ее распознать ничего не стоит, было бы желание. Или указ. Больные эгоистичны. Им и дела нет до тех, кто их навещает.

Конечно, повидаться. Мы обсуждали здешнюю ситуацию с отцом Хильды, он приезжал к нам из Брно. В этой глухомани, да еще рядом с польской границей, вы обречены. Отец Хильды знает положение изнутри. Чехи безынициативные. Убивать не будут, но и помогать не будут. В Берлине для вас есть надежное место. Как выбраться? По вашим паспортам – не выйдет. Ты ведь опытная в этом деле, подумай.

Маргит взбудоражила меня. Пересечь границу с фальшивыми документами – серьезный шаг. Кому-то удается. Кто-то таким образом попадает в Швейцарию. Нужна подъемная сила. Если бы у нас был ребенок… Франц и Эмми следуют за гробом…

Павел слушает, обняв меня крепко. Ему про себя и рассказать-то нечего. Словно бы его до меня не было. А я до него была.

Истек договор на квартиру, но, к счастью, его продлили. Наш дом стал еврейским. По новому указу мы не имеем право проживать в одном помещении с арийцами. Из соседней квартиры выехала чешская семья, оставив на наше попечение сад и теплицу с огурцами. За всем этим теперь ухаживает новая соседка, госпожа Фукс. Ее массивная фигура, склоненная над водокачкой в туманном рассвете, напоминает картины Милле. Увы, эти картины имеют и музыкальное сопровождение – звенит вода, бьющая по дну оцинкованного ведра, стучит тяпка, вонзающаяся в камни, стонут под граблями сорняки, сопротивляющиеся усилиям госпожи Фукс. Замечательную натуру подарил мне новый закон фюрера! Устроившись у окна так, чтобы госпожа Фукс меня не заметила, я рисую ее в разных позах. Этюды, посвященные госпоже Фукс и нашему саду, уже заняли полквартиры.

С нами она не разговаривает, даже не здоровается. За все время сделала одно замечание, касательно Юленьки: «Чтоб в сад не выводили!» А мы и не выводим. Она сама туда бегает.

Не знаю, удастся ли в обозримом будущем сдвинуть Хильду с ее «естественно-научной» позиции. У нее все как в аптеке. Лекарство содержит в себе такие-то и такие-то элементы, это и есть его состав. Будет ли оно в форме таблеток, капсул или инъекций – значения не имеет.

Эпигоны Леонардо тупейшим образом придерживались его формы или подражали ему без его глубины и научной образованности, без его мировоззрения, и именно поэтому у них нет и быть не может того очарования Леонардо, которое состоит не только в форме. Например, улыбка Леонардо – прямое противоречие глубокого знания и невинной миловидности – ощутимо создает тайну, в противном случае нет никакого противоречия – есть только форма и никакой тайны.