этими драгоценностями и сверканием вечности в ее глазах. Мечтательным голосом она говорит Оттокару:

– Я хотела бы, чтобы ты нарисовал меня. Да! Но… в наряде со всеми драгоценностями.

«Текст романа превосходен!»,

Израиль уже оценивает всю трилогию целиком.

Третий том явно превосходит два предыдущих.

Израиль находит в нем важные образующие элементы в описании: общее настроение у разных героев, столкновения между ценностями, создающий глубокий кризис в обществе. Драмы героев романа осложняются духом времени. Исторические персонажи производят драматические изменения в жизни личности.

Израиль тонкий литературный критик, не упускающий никакой мелочи, он понимает значимость написанного женой.

Его пальцы мягко прикасаются к волосам жены: «Люди не всегда поймут стиль твоего письма».

Он считает, что только Агнон смог бы сравниться с ней по силе таланта.

Глава двадцать четвертая

Молодые говорят о своем праве кричать. О стариках говорят, что им лучше всего молчать. Израиль моет руки, говорит Наоми: «Ты страдаешь от моей старости?»

«Ты что, с ума сошел?»

Израиль в депрессии. Выражение его лица говорит: «мне скоро конец».

Он больной человек, стареющий рядом с молодой женой и маленькой дочкой. Враги за его спиной нашептывают всем, что Наоми – женщина молодая, красивая, и у нее есть любовник. Израиль целыми ночами ворочается в постели, не смыкая глаз. Его беспокоят мелкобуржуазные настроения в кибуце. Его великая мечта разбивается вдребезги. Он все более убеждается в том, что кибуц это утопия, которую невозможно реализовать.

Страх не оставляет Наоми. Доктор Падэ говорит, что продолжительность жизни Израиля зависит от его душевного состояния. Но больного волнует, что его единственная дочь страдает от того, что ее интеллектуальные родители чужды кибуцу. Дочь хочет быть такой же, как окружающие ее люди, а вовсе не выделяться своими странностями и непохожестью. Она хочет видеть своих родителей тружениками, а не паразитами. Она хочет иметь нормальную мать, которая хотя бы печет пироги, как все остальные матери. Израиль смеется над уловками Наоми. Каждую субботу в доме пахнет горячими пирогами. Соседка Польче украдкой проносит их в дом.

Девочка знает, что ее отец болен. У него внезапно начинает болеть сердце, он синеет, кашляет, задыхается. Он слаб. Он не может работать руками, как другие отцы, сильные, несущие на широких мускулистых плечах своих детей. Она не может гордиться своим отцом-интеллектуалом, который не возвращается с пылающих жаром полей весь в поту, с зеленой панамой на голове. Израиль ее понимает. Вот, к примеру, чтобы завоевать авторитет среди товарищей, писатель Натан Шахам попросил работу на тракторе. Но ведь и Израиль работает, собирая термостаты для фабрики холодильников «Амкор», хотя его политический противник, рыжий Эйтан не устает говорить, что у Израиля в технике обе руки – левые.

«Кибуц это, главным образом, руки. Наконец я знаю, где мое место», – говорит он с циничной усмешкой Наоми, и замолкает под градом ее обвинений.

Наоми разочарована в дочке, восторгающейся гордым израильским рабочим, в котором не осталось ни капли унижения согбенной спины еврея диаспоры. Дочь не обращает внимания на чувства отца, подлизывается к его очернителям, говорящим, что его мнение принадлежит прошлому. Во дворе, в столовой кибуца, дочь радостно приветствует врагов отца у него на глазах. Израиль старается сдерживать свои чувства, защищает дочь. Слишком сложна для понимания, по его мнению, для дочки проблема диаспоры, освобождения, страданий еврейского народа, Катастрофы. Малышка убегает от сложностей жизни родителей к местам, где чувствуется сила общества. Израиль старается примирить дочь с матерью. Делать нечего, дочь не наследует от них глубокое мышление. По сравнению со своими сверстниками, она умна, но не поднимается выше среднего уровня, который предлагает образование в кибуце.

Свою неприязнь к отцу она высказывает открыто: «Ты уродлив, лыс, стар!» Израилю чуть больше шестидесяти, и он уязвлен до глубины души. Девочка хочет иметь молодого отца, здорового, сильного, своего в среде кибуца.

«Дай мне ее воспитать. Она слишком избалована», – умоляет его Наоми.

«Она страдает из-за нас».

«Но разве тяжелая болезнь моего отца мешала преклоняться перед его умом и личностью?! У нее умный отец, ей есть, чем гордиться».

Израиль никак не может забыть того что сказала ему дочь, вернувшись в кибуц Бейт Альфа: «Я хожу здесь, как в чужой стране». Он объясняет неуравновешенность дочери их бесконечными переездами из кибуца в город и из города в кибуц. «Ты должна ее понять. Дочь наша умница. Остро чувствует отношение людей кибуца к таким странным людям, как мы. Трудно ей понять таких, как мы, кого это общество называет паразитами, и которые не считаются с мнением коллектива».

Наоми не унимается: как это может быть, что духовный уровень отца, возвышающийся над всеми, преклонение перед ним людей с именами, его достижения в академии, в преподавании, его теоретический вклад в Движение кибуцев, не дают девочке чувства гордости им, не возвышают ее чувства.

Доктор Барух Падэ, слыша о перепадах настроения девочки, соглашается с Наоми: «У тебя маленькая девочка, Израиль. Во имя ее и твоей жены, оставь кибуц».

Наоми очень обеспокоенна. Израиль все еще верит в то, что силой своего влияния ослабит влияние леваков, или хотя бы откроет глаза своим товарищам.

Наступает 1966 год. Состояние Израиля ухудшается. Встает вопрос об операции на открытом сердце. Оперировать будет известный хирург Морис Леви. Израиль настроен пессимистично. Он ни с кем не разговаривает, замыкается в себе. Делится лишь со своим дневником:

Ты стоишь на краю могилы

Ты каждый день видишь

Как могильщики

Углубляют яму

Ты знаешь: для тебя

Ты видишь тонкую полосу земли

Здесь будешь лежать

Здесь отдохнет твой прах

Ты не веришь, что душа твоя не исчезнет

Ты не веришь в восстание мертвых

И все же ты связан с краем могилы

С чем-то, что связывает тебя с этим краем.

Над этим краем вырастут цветы

Над этим краем будут шуметь ветви деревьев

Шаги мужчин, женщин, детей

Простучат на краю могилы.

Они прочтут имя твое на надгробии

И спросят кто это?

Стоило ли жить ради этого вопроса?

И все же прекрасно было жить.

Работа над книгой продолжается и в больнице Тель Ашомер, в Рамат-Гане. Редактор Авраам Шлионский предлагает свои исправления. Израиль и Наоми сидят в кабинете заведующего отделением, обсуждая их. Они возвращаются в кибуц с тяжким решением. Хирург Морис Леви против операции. Состояние здоровья ухудшается, но, несмотря на то, что