Другая дама (или та же самая?) прочла «Ойкумену»:

«Мажорной концовка романа кажется только на первый взгляд. Хорошо ли то, что несчастная Юлия Руф на сносях сидит одна дома, а ее муж развлекается в компании друзей? Порядочный человек остался бы с женой. Из чувства солидарности. Все-таки любимая женщина на последних сроках беременности. До гулянок ли тут? А вудунская адвокатесса, которая в начале выглядела такой независимой и эмансипированной, принимает ухаживания богатого папика, как какая-нибудь гламурная блондинка. Фи!»

Между прочим, в свое время была обратная тенденция. Мы прекрасно помним, как лет десять тому назад ситуация с восприятием финала была едва ли не противоположной. «Черный», трагический, мрачный финал отторгался читателем. Читатель ужасался, сокрушался, не одобрял. Вот вам отзывы на роман «Нам здесь жить», где финал и впрямь был трагичен:

– Вы что ж это делаете?!!! Hафига ж таких мрачностей – «все умерли»?!

– …книга показалась мне чересчур безысходной, что Олдям вроде бы не свойственно…

– …я все же надеюсь, что Вы не собираетесь делать и все последующие ваши произведения такими же… безнадежными.

А теперь вдумайтесь: за эти годы читатель перестал воспринимать позитив. Перестал в него верить. Предпочтение отдано негативу. Сейчас бы такой финал восприняли «на ура». Кстати, и воспринимают – отзывы-то продолжаются. Вы представляете, что это такое – доверять только «чернухе»?! (Голос из зала: «Жизнь-то налаживается!») Именно потому, что жизнь налаживается, в сытой Америке обожают хоррор. Скоро и у нас хоррор или, скорее, «чернуха» станет единственным видом литературы. Кушаем хорошо, слава богу!

Позволю себе все-таки выступить в роли адвоката. Понимаете, тут нет виновных. Писатель, читатель – не они виноваты. Беда в другом – сейчас общий уровень культуры, нравственности и этики стремится даже не к нулю, а к отрицательным величинам. Причина – одичание общества. Слишком уж далеко зашла децивилизация. То, что люди раньше воспринимали, как естественное, теперь оказывается выше их представлений о жизни.

Вернемся к фантастике. Традиции-то нету! Она прервалась, и давно. В свое время читателей сознательно отучили от нормальной литературной формы. Когда фантастику писали Куприн и Алексей Толстой, то все было в порядке и с финалом, и с остальным. Потом решением съезда Союза писателей фантастику перевели в разряд научно-популярной литературы. Тут художественность требовалась для ОЖИВЛЯЖА. И сколь ни сопротивлялись авторы, но их туда вгоняли кувалдой. Ты, братец, опиши чудо-аппарат, изобретенный профессором Петровым, покажи шпиона Штампса, который хочет этот аппарат украсть… В итоге из фантастики исчез полноценный РОМАН. Фантастику перевели в лучшем случае в жанр короткой повести, а по сути – в научно-популярный очерк, расцвеченный «литературкой». С этим наследством мы въехали в шестидесятые годы. Многие ли тогда писали романы в научно-фантастическом ключе? Нет, царила в основном короткая повесть. А потом пришла и культивированная «чернуха», как признак хорошего тона.

С этим мы въехали в современность.

Романы сейчас читателем фантастики не воспринимаются. Роман – настоящий роман – сложное произведение. Для тех, кто привык к повести, роман – нечто несъедобное. Лучший, на мой взгляд, фантастический роман 90-х годов – «Эфиоп» Штерна. Где отзывы? – да нет отзывов! Не видят, не читают, не могут осилить. И не переиздают толком. А «Эфиоп»-то построен строго по законам романа. Кульминация, эпилог; развязываются буквально все узелки. Еще и поясняется вступлением – ну точно роман барочного типа!

Не восприняли: сложно!

Фантастика – великая вселенная. Солнце ее – конечно, читатель. Вокруг него вращаются планеты и кружится мировой эфир. Но обязанность писателя – держать планку. Писать, как в последний раз. Читатель должен видеть, что с ним не заигрывают – но ему и не лгут. Ему предлагают совершить совместное путешествие в интеллектуальный мир, которое имеет свое начало и свой финал.

Тогда к финалу мы придем вместе.

Хорошее вышло бы начало романа: «Нечасто я соглашаюсь с Татьяной Толстой. Но в этом случае…» Итак, цитата из интервью, взятого у ведущей «Школы Злословия»:

"Такова русская традиция: стонать – это высший шик. Я думаю, что у этого вообще глубокие корни. Заунывные песни-плачи. «Ты гори, догорай, моя лучина, догорю с тобой и я». Поешь, плачешь, так себя жалко, так себе нравишься. Кроме того, если объявляешь, что русская литература кончилась, или не начиналась, или же она вся насквозь гнилая, – привлекаешь внимание окружающих. Так больные в предбаннике у врача любят демонстрировать язвы, переломы, гнилые зубы, что у кого. Гордятся. А если будешь выступать с заявлениями, что у нас много хороших, интересных писателей, то тебе сейчас же скажут: «Какие писатели? ЭТО писатели? Да какие же это писатели?» Потому что фыркать – это гораздо более защищенная позиция.

Дело не в том, что у нас нет хороших писателей, а в том, что их слишком много. К ним привыкли, хотят большего, еще большего, еще большего. Воскресни сейчас хоть Шекспир, хоть Данте, хоть Лев Толстой, хоть Набоков – их не то что оплюют, они уже оплеваны, – а просто зевнут, и скажут: ну и что?"

Обратим внимание на странную тенденцию: под критикой стали понимать исключительно негативную оценку произведения. Плач на реках вавилонских ширится, великая княгиня Марья Алексевна по фамилии Интернет разносит его по городам и весям: «Все пропало!» Выйди в свет любая книга – непременно оплюют! Чем лучше книга, тем больше оплюют. «О, фантастика скверная, ты умерла и пахнешь!»

Палаческий характер нашей критики – это, увы, традиция давняя. Хорошей критики в русской литературе было очень мало. Традиция куцая. Легко было Виссариону Белинскому в либеральнейшие годы правления Николая I спокойно разбирать произведения великих и не великих, проявлять объективность, взвешивать на литературных весах и находить негатив даже у Александра Сергеевича Пушкина, не говоря уже про всяких Гюго и Дюма. Времена быстро изменились, и уже в следующем поколении критика из скальпеля стала превращаться в дубину, которой гвоздили идейных и прочих противников. Вспомним, что одним из прародителей нынешнего "стеба" стал небесталанный Писарев, написавший целый цикл статей, где буквально размазал "Евгения Онегина". Такого таланта, как у Писарева, у нынешних нет, хотя злобы побольше.

Фантастике не повезло в особенности. Она вышла на литературную арену тогда, когда критика окончательно отошла от ведомства собственно литературы в ведомство государственное. С определенных времен критика была лишь способом доведения начальственного мнения до малых сих. Причем в самой резкой и нелицеприятной форме. Ответить на критику, поспорить можно было, по сути, единственным методом – хорошо продемонстрированным Маргаритой в известном романе, когда она разобралась с критиком Латунским, написавшим некорректную статью про Мастера и его творения. И то отомстить удалось лишь при помощи Воланда.