Третье действие

Ураган приносит домик Хлаи на вершины холма, где почивает Хорвил. Хлая, озираясь, выбирается из домика. Она в отчаянии. Поет о далеком возлюбленном и о светлых альпийских лугах. («А здесь тучи и низкое мрачное небо, и чудовищный спит великан, обнимая стекляшку!»). Ей холодно: это дуновения Вечного Льда. Филле и Рулле, лишенные языков, общаются отныне жестами азбуки глухонемых. Они решают надругаться над Хлаей («Девке зябко! Сейчас я согрею! — Первый я! — Нет уж, я! — Ну, вдвоем, в два смычка, горячей!»). Хлаю спасает появление Экйю. Он принес Хлае теплую накидку и рассказывает ей о том, кто такой Хорвил, и что она должна поцеловать великана. Экйю рисует Хлае картины ее великой жизни в качестве жены Хорвила, будущего всемогущего владыки мира. («Хозяйкой Храма станешь ты блестящей!»). Дети ее будут великанами, станут принадлежать к высшей расе. Хлая в страхе плачет. Она любит Модо, к тому же ей не нравится вид грозного спящего Хорвила. Отчаявшись убедить, Экйю дает выпить Хлае любовный напиток.

Четвертое действие

Матерь Хлаи, умирая, рассказывает ошеломленному горем Модо, что ураган унес дом и Хлаю. Модо умоляет матерь дать ему какую либо вещь Хлаи, чтобы его верный пес Нобим мог взять по запаху след. Модо полон решимости найти любимую. Матерь соглашается дать вещь, но с одним условием. Она сообщает Модо, что он застанет Хлаю сильно изменившейся («Девицу ты уж в Хлае не найдешь!»). Модо должен пообещать, что будет любить Хлаю и такой. Модо, скрипя сердцем, соглашается с новыми обстоятельствами и отправляется в путь вместе с верным Нобимом. Нобим в пути поет собачью песню о верности дружбе и человеку.

День четвертый. «Торжество Замка»

Первое действие

Хлая, принявшая волшебный напиток, теряет память о прошлой жизни и влюбляется в великана Хорвила. Хор-вил просыпается от ее поцелуя. Он видит Хлаю и восхищается ее красотой. Хорвилу кажется, что он любил Хлаю все миллионы лет своей космической жизни. Хор-вил и Хлая сливаются в восторженном экстазе. Льется песня великой небесной любви. Филле и Рулле завистливо рукоблудят в чаще. Хлая первая замечает, что Вечный Лед, брошенный великаном, уже подтаивает, обращает на это внимание Хорвила. Он, вспомнив долг, вбивает Лед глубоко в холм. Хорвил не прочь продолжить любовные игры, но Хлая напоминает ему о долге: мир в опасности! Необходимо строить Замок и взращивать силу Вечного Льда.

Второе действие

Великаны продолжают предаваться в Атлантиде лености и потехам. Появляются Хорвил и Хлая, говорят великанам, что довольно праздности. Мир на грани конца, великаны должны переселиться на волшебный холм, выстроить себе прекрасный Замок и проводить дальнейшее время в медитациях, аскезе и высоких искусствах. Хлая не менее активный агитатор, чем Хорвил («Земная, я и та прониклась, что гибель светит вам!»). Но великаны не против гибели. Они слишком погрязли в неге, и предпочитают смерть в пиру и тепле вечной жизни в холоде и трудах. Они смеются в лицо Хлае и Хорвилу («Да, сдохнем здесь, и будем тем довольны!»). Экйю подговаривает океанических русалок, любовниц великанов, и те принимают сторону Хлаи и Хорвила. Русалки заявляют великанам, что готовы перегрызть основание Атлантиды, чтобы та опустилась в морские пучины. Великанам не на чем будет жить! Великаны бросаются убить русалок, но на их защиту встает Хорвил. Сильный и волевой, он преграждает путь обрюзгшим и скурвившимся великанам. Они вынуждены последовать за новым вожаком на волшебный холм.

Третье действие

В строительстве замка, помимо великанов, участвуют и нанятые люди. Среди них два глухонемых каменщика (это замаскированные разбойники Филле и Рулле). Приходит наниматься на стройку и Модо: верный Нобим взял верный след! Модо восхищен зрелой красотой Хлаи, которая решительно руководит стройкой. Но она совершенно его не помнит. Модо пытается напомнить Хлае о себе и своей любви. Та в царственном недоумении, но, однако, ей смутно кажется, что некогда («В жизни не в этой, а в той?») встречала Нобима («Собаку помню, человека нет!»). Модо в горе поет арию за арией. Языки Филле и Рулле, прилипшие к Вечному Льду, рассказывают разбойникам, в каком именно из подвалов строящегося Замка хранится Лед. Под покровом ночной темноты разбойники похищают Лед. Не уйдя далеко, они начинают драку за обладание Льдом. Филле убивает Рулле, но теряет время. Его настигает пес Нобим. Лед спасен, вор казнен. Восхищенная подвигом пса Хлая просит Хорвила назначить Нобима Верховной Собакой.

Четвертое действие

Модо ловит в лесу Птицу-память и тайно передает ее Нобиму. Нобим приносит птицу Хлае. Хлая, доверяющая псу, съедает Птицу-память и вспоминает все, что с ней случилось. В ее груди вновь разгорается любовь к Модо, соперничая в ее сердце с идеей Вечного Льда, которая тоже не хочет отступать. В это время великаны, недовольные тяжелым трудом и перспективой жить в мрачном лесу и аскезе, замышляют убить Хорвила («И Хлаю прекрасную в Атлантиду себе полоним: вместо русалок-предательниц станет!»). Великаны теперь набрали форму, натренированы стройкой и без труда справятся с Хорвилом. Но ему на помощь приходят Модо и Нобим. Втроем они одолевают великанов. Хлая признается, что вспомнила о своей любви к Модо. Модо и Хорвилу предстоит сразиться в решительной битве за обладание Хла-ей. Бой длится несколько дней, противники истощены, истекают кровью, но никто не может победить. Кажется, они оба вот-вот умрут, так и не выявив победителя. Тогда Хлая останавливает схватку. Она согласна быть женой обоих героев, тем более что нужно родить много детей на место убитых великанов. К тому же, надо достраивать Замок. Модо и Хорвил скрепляют дружбу кровью и все вместе торжественно поднимаются на вершину холма. Впереди трусит Нобим. Мир заволакивает Вечный Лед.

— Я тут в бомбоубещище был на углу Рылеева, — хе-хекнул за обедом Здренко.

Паша чуть костью куриной не подавился.

— Вы, Фил Филыч? Зачем?

— Мы, понимаешь, как ответственные органы, должны того. Знать, чем людишки дышат, в какое горло, чего и как, в курсе быть. Посмотреть на них, хе-хе, настроения послушать, так сказать, и все такое. На детишек глянуть, как они осаду переживают. И вот там пассажирочка одна хлеб в рот сувала, давилась. Как бомба грохнет, она в рот, как еще грохнет, она еще в рот! Всю пайку запихала, даже, похоже, две, одну, так сказать, свою, хе-хе, и другую чужую. Я ей: отчего же вы давитесь, почтенная? — это же парадокс! А она: дескать, вдруг погибнем, а хлеб мой останется, не доем! Вот психология!

Мама брала хлеб, разрезала на много кусочков, по сантиметру в кубе. Раскладывала их по скатерти, на манер как в шахматах. Смотрела на композицию. Потом вдруг пихалась всем телом вперед, ухватывала кусок, переносила на другое место или с другим куском рокировала.

Потом снова застывала, рассматривая расположение хлеба, и вдруг ныряла рукой к тому либо иному куску, и схлапывала в рот. После чего была довольна: как если бы фигуру съела.

Варенька ожила, чуть даже поправилась. Что прекрасно: десны окрепли. И красный перец свою, наверное, сыграл, плюс и Максим дал витаминов в виде лекарств, желтых шариков. Вареньку немного стыдило, что она пользуется прямо по нынешним временам богатствами, когда другие умирают на улицах, но совсем недавнее ощущение бездонной пустоты в животе и что сама вот-вот помрешь в подворотне — это скрашивало. Да ведь и маму надо хранить.