из рук язычника, «который не мог еще различать христиан от иудеев» (19). Также и Дейссман держится того взгляда, что это имя вставлено «потом» каким-нибудь язычником, так как ни христианин, ни иудей не назвали бы Иисуса богом евреев. А если Иисус был первоначально именем божества? А если существовал дохристианский иудео-гностический бог Иисус? Не впал ли здесь, наконец, сам Дейссман в ошибку осмеиваемых им «вычеркивателей имен», «для которых подлинно только пошлое» и которым приходится выскабливать и подчищать там, где стоит великое имя? К вышеприведенным словам переписчик приписал «катарам», т. е. «чистым». Не какая-нибудь мелочь, а сам Альбрехт Дитерих признал «чистых» тождественными с ессенами или терапевтами и указал на то, что папирус отнюдь не обнаруживает христианского влияния, а принадлежит эллинистически-иудейскому кругу; после чего, следовательно, ессены все же, наконец, знали Иисуса-бога. Что говорит на это Вейнель, называвший «детски-наивным» отожествление «чистых» с ессенами? Он прямо, безо всяких околичностей, уверяет: «Всякий знает, что здесь налицо христианское влияние, что здесь имеется в виду христианский Иисус, по недоразумению принятый за бога евреев» (103). Было бы интересно узнать, откуда это он и ему подобные так верно «знают». Вейнель обвиняет Смита в том, что последний со своим вышеуказанным предположением спекулирует на «людском невежестве». От мужа, уста которого так источают «любовь», как у Вейнеля, и который так восторженно-мило славословит проникнутый любовью образ мыслей своего этического примера — Иисуса, — от такого мужа не следовало бы ожидать, что он сам себя так смажет по физиономии.

Поистине, вовсе не «верно», что приведенный и «Мифом о Христе» наассенский гимн христианского, а не дохристианского происхождения, даже, если бы было правильно, что наассены, псалом которых передал нам Ипполит, пользовались уже в качестве священного писания евангелием Иоанна и посланием к ефесянам, — что утверждает Вейнель, а Вейс ему просто поддакивает. Так как наассены или офиты, как это, кроме Мосгейма, в своей «Geschichte der Schlangenbrüder» допустил и Баур, а (обстоятельно показал Гениг) существовали уже до возникновения христианства, то настоящим petitio principi является взгляд Вейнеля, что этот псалом принадлежит «христианским наассенам», тем паче, что сам псалом носит древний характер и стоит в самом близком родстве с соответствующими вавилонскими заклинательными формулами. Напротив того, вряд ли можно не согласиться с мнением, что древневавилонское волшебство, совершавшееся при помощи имен, искони было связано с идеей божественного целителя, и имя Иисус (Иисус Навин, Язон, Язий) было тем именем, которое уже дохристианскими гностическими сектами применялось при заклинаниях. При том же имя должно было обозначать какое-нибудь божественное существо, что едва ли может возбуждать сомнения у того, кто хоть немножко знаком с миром представлений, связанных с заклинанием духов и волшебством.

Далее, Уайттэкер в своей книге «The origin of christianity» (второе издание 1909 г., 27) обратил внимание на послание Иуды, 5 сл., где читаем: «Я хочу напомнить вам, уже знающим это, что господь, народ из земли Египетской избавив, во второй раз неверовавших погубил, и ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище, соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня». Так читается в исправленном тексте. В первоначальном же тексте, как его приводит и Буттман в своем издании греческого нового завета, написано вместо «господь» имя Иисуса, что, как было сказано, равнозначаще с Иошуа (Иисусом Навином). Если запятую, стоящую совершенно произвольно после слова «избавив» и не дающую правильного смысла, перенести и поставить после выражения «во второй раз» и затем прочитать: «что Иисус (Навин), народ из земли египетской избавив во второй раз», — то мы будем иметь в вышеприведенных словах сильный довод за существование дохристианского спасителя этого имени в иудео-христианских кругах, которым должно быть приписано это послание. Ведь, последнее не только подтверждает наличность в этих кругах веры в какого-то бога Иисуса, так как, естественно, только один бог может судить ангелов и заключать их в вечные узы: это вместе с тем подтверждает тожественность этого бога Иисуса с ветхозаветным Иисусом Навином и укрепляет нас в убеждении, что также и Иисус Навин, освободивший, будто бы, во второй раз израильтян из египетского рабства, после того, как Моисей освободил их в первый раз, — Иисус Навин в этих кругах понимался как божественное существо, а не только как простой герой. А что на самом деле в первоначальном тексте стояло именно «Иисус», — это доказывается 4 стихом, где Иисус называется «единым господом» христиан; следовательно, невозможно, чтобы в следующих стихах под «господом» подразумевали кого-то другого, быть может, — Яхве, тем более, что Иисус Христос в 17, 21 и 25 стихах ясно называется «господом». Следовательно, в послании Иуды и находящихся в нем изменениях первоначального текста мы имеем прямо-таки наглядное указание на то, как начали затирать следы существования дохристианского Иисуса-бога.

С вышеприведенным местом послания Иуды Уайттэкер сравнивает другое, — в «Сивиллиных оракулах», важном иудейском произведении, где читаем следующее: «Снова сойдет с неба один, выдающийся муж, который распростирал свои руки на плодовитом древе (Кресте), лучший из евреев, заставлявший некогда солнце стоять, говорящий прекрасными словами и чистыми устами». В немецком издании ветхозаветных апокрифов, изданн. Каучем (1889 г., т. II), это место переведено так: «руки которого распростирал на плодовитом древе лучший из евреев», слово «один» отнесено к Моисею, крест к Исходу, 17, 12. Между тем Моисей распростирает свои руки не на древе, а только в форме креста, и не Иисус Навин, остановивший солнце, но Аарон и Ур поддерживают его руки, в то время, как Иисус Навин сражается с амаликитянами. Следовательно, также и здесь два образа — Иисуса и Иисуса Навина сливаются в один, и мы, на основании данного места, заключаем, что ветхозаветного Иисуса Навина уподобляли не только «распятому» рабу божию, но и сходящему с неба мессии.

Дальнейшее подтверждение того, что имя Иисус уже в дохристианское время было именем бога, дает так наз. «Учение 12 апостолов», по мнению Гарнака и др., оригинальное иудейское произведение, которое только впоследствии было обработано довольно поверхностно в христианском духе. Здесь по поводу причащения читаем следующее: «Благодарим тебя, наш отец, за святой виноград Давида, раба твоего, который ты явил нам чрез Иисуса своего раба. Благодарим тебя за жизнь и ведение, которое ты явил нам чрез Иисуса, своего раба... Благодарим тебя за твое святое имя, которое ты вселил в сердца наши, и за ведение, и за веру, и за бессмертие, которые ты явил нам чрез Иисуса, раба своего». Как могло случиться, что здесь недостает известных из евангелий причастных слов