– Я сяду здесь, если ты позволишь, – она указала на почетное сиденье напротив Етона. – И постараюсь говорить громче.

Отроки и правда принесли подушки – набитые пухом, немного уже свалявшимся, и обшитые вытертым греческим шелком. Сам вид их говорил о состоянии дома – богатого, но уже много лет лишенного присмотра настоящей хозяйки. Етон тоже сидел, весь обложенный подушками куньего меха – для сбережения старческих костей.

Но прежде чем пройти к своему месту, Эльга обернулась, подозвала к себе Святослава и, обняв за плечи, поставила перед Етоном. Сын лишь немного уступал ей ростом, и она испытывала гордость, показывая плеснецкому князю того, кто должен был стать его наследником. Светловолосый, голубоглазый, в белом кафтане с серебряным тканцем на груди и золочеными пуговками, с Огненосцем на плечевой перевязи, Святослав выглядел как юный Перун, одетый солнечным сиянием и белизной облаков.

– Взгляни, Етон. Это мой сын Святослав, мой и Ингвара. Возможно, до тебя доходили слухи…

– До меня дошли слухи, что сын твой сильно нездоров! – почти перебил ее Етон. – Так нездоров, что лишился головы. Но не от блудной похоти, как это бывает с такими юнцами, а от острого топора!

Святослав нахмурился, но смущение перед властным, несмотря на дряхлость, стариком удержало его от ответа.

– Как ты видишь, мой сын жив и здоров, и голова у него крепко держится на плечах.

– И ты привезла его, чтобы убедить меня в этом?

– И поэтому тоже. Но у меня найдутся и другие дела, которые я хочу обговорить с тобой.

Етон некоторое время молчал, осматривая двоих стоявших перед ним.

– Я рад за тебя, если это правда… – промолвил он.

– Это несомненно правда! – твердо ответила Эльга.

Смешно даже думать, будто такого сокола можно попытаться подделать, выдав за него кого-то другого!

– Но мне передали весть от весьма надежных людей. От таких, кто не стал бы потешаться надо мной… Он и хотел бы посмеяться над горем старика, но едва ли решился бы ради такой глупой забавы ставить под удар свою честь.

– А не скажешь ли, кто передал тебе весть, будто Святослав мертв? – полюбопытствовал Мистина.

– И ты здесь, – приветствовал его Етон, словно только сейчас заметил, хотя заранее знал, что Мистина Свенельдич сопровождает свою госпожу. – Почему при взгляде на тебя у меня вечно двоится в глазах? Это колдовство?

– Нет, – почтительно и невозмутимо ответил Мистина, в то время как спутники вокруг него кусали губы, подавляя улыбки. – Твои глаза в порядке, а это мой младший брат Лют.

– Твой отец знал какую-то ворожбу, чтобы родить одного и того же сына два раза, с разницей в пятнадцать лет?

– В семнадцать, и притом от разных жен. Ну так от кого ты получил весть о гибели Святослава?

– От Людяты волынского, разумеется.

– Если позволишь, я отведу мою госпожу к ее месту, а потом мы были бы рады услышать эту повесть во всех подробностях.

Подав Эльге руку, чтобы помочь взойти на второе почетное сиденье, Мистина бросил на нее многозначительный взгляд и двинул бровями: было весьма важно, кто поспешил уведомить Етона о якобы смерти Святослава. Тот, кому ее передали «белые свиты» сразу после сражения на волоке.

Дружина Етона с не меньшим любопытством, чем Эльга на хозяина, взирала на гостью и светловолосого отрока рядом с ней. Святослав хмурился под этими взглядами, но в присутствии матери и престарелого плеснецкого князя ему приходилось молчать, пока к нему не обратились. Для самого Етона длинный рассказ был бы слишком утомительным делом, и он поручил это Стеги. Пока тот излагал, как в Плеснеск прибыл ближник Людомира волынского, челядь заносила столы и расставляла их вдоль помостов. Под управлением тиуна служанки расстелили скатерти, начали носить блюда: хлеб, сыр, вареные яйца, лук, соленую рыбу, вареную говядину, печеную репу в подливе из меда и масла.

– И князю поведали, что голова Святослава киевского находится у Людомира в Волыни, – говорил Стеги, с почтением посматривая на Эльгу и ее сына. – Ее поместили в бочонок с медом, чтобы предохранить от разложения, и Людомир намерен был держать ее у себя. Но обещал, что если Етон пожелает прислать людей, дабы удостовериться, он охотно покажет ее посланцам.

Эльга старалась держаться невозмутимо, хотя ее трясло от негодования; Святослав был так мрачен, как будто там, в Волыни, и в самом деле находилась в чужих руках его собственная голова.

– А от кого сам Людомир получил эту новость и голову? – спросила Эльга.

Святослав сидел рядом с ней, и она держала руку у него на плече, чтобы подбодрить и самой чувствовать, что он жив и здоров.

– От тех людей, кто ту голову отрубил. К нему в Волынь пришла дружина Коловея, боярина деревского. Они и поведали, что подбили русского сокола, отмстили за разорение земли своей и за смерть Благожитова сына.

Над скамьей, где сидели кияне, взмыла волна изумленных и возмущенных криков.

– Йотуна мать! – рявкнул Лют, забывшись от негодования; и даже хлопнул себя по бедру и тихо взвыл, задев недавно зажившую рану.

Эльга взглянула на него: он не ошибся, когда в одном из нападавших узнал сына покойного деревского воеводы.

– Что ты сказал – за смерть Благожитова сына? – одновременно воскликнул Мистина, подавшись вперед. – Он умер? А до нас это как касается?

– Угощайтесь, гости дорогие! – Етон повел рукой над столом, уже совсем готовым к трапезе. – Близняк, пусть хлебы подают, буду раздавать.

Но гости едва ли обратили бы внимание на столы, даже если бы им подали зажаренную Жар-птицу, обложенную молодильными яблоками. Все они, от Эльги до последнего отрока, как зачарованные смотрели в рот Стеги.

– Я так и сказал, – подтвердил боярин. – За Благожитова сына, княжича Будимира, что пал в сражении с тобой, Святослав, – он слегка склонил голову перед юным гостем, – на переправе через какую-то реку, если я все правильно понял.

В сражении со Святославом? Кияне примолкли, осмысливая эту новость, совершенно для них неожиданную. Если к открытию, что напавшие на волоке были древлянами, они оказались отчасти готовы благодаря догадкам Люта, то о смерти Будима до этого мгновения даже не подозревали. И это меняло очень, очень многое.

Эльга невольно всплеснула руками и свела ладони вместе, выражая безмолвную благодарность богам. В душе ее боролись разнородные чувства: ликование и стыд, что она радуется смерти отрока, ровесника Святослава – у того ведь тоже есть мать, пережившая сперва страх, а потом такое горе. Но для русов эта смерть была не просто победой…

– Я говорила тебе, – Эльга вцепилась в плечо Святослава и заставила его повернуться к ней, – твоя удача куда больше, чем ты думаешь! Ты одолел их княжича! Он погиб в битве с тобой, а ты вернулся невредим – и из той битвы, и из следующей! Я говорила тебе – ты унаследовал удачу Олегова рода! А ты смел мне не верить!