Дункан ехал очень осторожно, но без определенной цели. Поначалу Винсент думал, что они таким образом пытаются скрыться от полиции, потом понял, что их никто не преследует. И ему пришло в голову, что Дункан просто на автопилоте ездит кругами.

Словно стрелки часов.

И как только первоначальный шок и страх прошли, Винсент почувствовал, как в нем снова начал расти его обычный голод, от которого заболело буквально все — челюсти, голова, промежность.

«Если мы не будем есть, мы умрем».

Винсенту захотелось вернуться в Мичиган, побродить с сестрой, пообедать с ней вместе, посмотреть телевизор. Его сестры не было рядом с ним, их разделяли тысячи миль. Возможно, она сейчас думает о нем, но это никак не облегчит его страдания… Голод был слишком сильный. Ничего не помогало. Хотелось кричать. Ему легче было бы утолить свой голод, если бы он послонялся по стрип-барам в Нью-Джерси или подкараулил бы какую-нибудь студентку колледжа, бегающую по пустынному парку. Какой же прок от…

Очень тихим голосом Дункан произнес:

— Извини.

— Что? — не понял Винсент.

— Извини, — повторил Дункан.

Винсент был обезоружен. Его гнев моментально прошел, и он даже не знал, что сказать.

— Ты мне помогаешь, и ведь действительно много и хорошо работаешь. А я? Я тебя постоянно подвожу.

Винсенту мгновенно вспомнилась мать, объяснявшая ему, когда Винсенту было всего десять лет, что она подвела его с Гасом, потом со вторым мужем, потом с Бартом, потом с Рэйчел (это был эксперимент), потом с третьим мужем.

И всякий раз маленький Винсент говорил то, что он произнес и сейчас:

— Да ладно, все в порядке.

— Нет, не в порядке… Я часто упоминаю о великом вселенском плане. Но наши разочарования тоже велики. Я перед тобой в долгу. И должен с тобой расплатиться.

Ничего подобного мать никогда не говорила Винсенту и еще меньше делала. И ему ничего не оставалось, как находить утешение в еде, телевизоре, подглядывании за девчонками и в своих «беседах по душам».

Винсент знал, что Дункан никогда не произносит пустых слов — если он что-то пообещал, то обязательно выполнит. И сейчас он был совершенно искренне расстроен тем, что Винсенту не удалось воспользоваться Люси. Винсент был готов расплакаться, но теперь совсем по другой причине. Не из-за голода и неудовлетворенности. Им овладело странное чувство. До сих пор никто не говорил ему ничего подобного. Никто вообще не обращал на него никакого внимания.

— Послушай, — сказал Дункан, — та, которая у нас следующая на очереди. Тебе она не понравится.

— Она что, уродина?

— Дело не в этом. Дело в том способе, каким она должна умереть… Я собираюсь ее сжечь.

— О!

— В той книге, ты помнишь пытку спиртом?

— Нет, не помню.

На картинках в книге были изображены мужчины под пыткой. Винсента они не интересовали.

— На нижнюю часть тела человека наливаешь спирт и поджигаешь. Если удается добиться признания, то огонь тут же тушишь. Я, конечно, тушить его не собираюсь.

Верно, подумал Винсент, после такой процедуры ему ее не захочется.

— Но у меня есть другая идея.

И Дункан объяснил, что он имеет в виду. Настроение Винсента повышалось с каждым его словом.

— Как тебе кажется, подобное, наверное, подойдет любому?

Ну конечно, не совсем любому, подумал Умница Винсент, снова пришедший в превосходное расположение духа.

Райм, сидевший перед своими схемами, услышал голос Амелии по рации.

— Райм, мы нашли место, где он прятался, — в стенном шкафу.

— В котором?

— В спальне Люси.

Райм закрыл глаза.

— Опиши его мне.

Амелия описала ему всю внутреннюю обстановку квартиры. Описала коридор, ведущий в спальню, расположение спальни, мебель, картины на стенах, то, каким путем Часовщик пришел и каким ушел, и ряд других подробностей. Все в точных, объективных характеристиках. Во всем проявлялись ее блестящая подготовка и опыт. Если Амелия уйдет из полиции, подумал Райм, сколько времени понадобится тому, кто придет на ее место, чтобы достичь такого же уровня?

Целая вечность, решил он мрачно.

На мгновение его охватил гнев. Но потом все-таки удалось подавить эмоции и вновь сконцентрироваться на ее словах. Амелия описывала стенной шкаф:

— Шесть футов, четыре дюйма шириной. Заполнен всякой одеждой. Мужская слева, женская справа. Обувь на полу. Четырнадцать пар. Четыре мужских, десять женских.

Типичное соотношение для семейной пары, размышлял Райм, вспоминая свой собственный стенной шкаф из прошлого.

— Прячась, он лежал на полу?

— Нет. Здесь слишком много коробок.

Он услышал, как она кому-то задает вопрос. Затем она снова обратилась к нему:

— Одежда сейчас на одной линии, но некоторые коробки сдвинуты, и есть несколько кусочков той же кровельной мастики, которую мы находили раньше.

— Между какой одеждой он прятался?

— Между костюмом и военной формой Люси.

— Хорошо. — Некоторые разновидности одежды, такие, например, как форма, могут оказать неоценимую помощь при сборе улик благодаря «выпирающим» деталям: погонам, пуговицам и наградам. — Он прислонялся к передней или к задней ее части?

— К передней.

— Отлично. Просмотри каждую пуговицу, медаль, планку, награду.

— Хорошо. Дай мне несколько минут.

Тишина.

К Райму вернулось его раздражение, смешанное с гневом.

Наконец он снова услышал ее голос:

— Я нашла два волоска и несколько волокон. — Райм хотел было порекомендовать ей сравнить волосы с другими, которые можно было отыскать в квартире. Впрочем, нужды в этом явно не было. — Я сравнила найденные волосы с волосами Люси. Они разные. — Он начал говорить ей о том, что необходимо еще отыскать образец волос мужа, но Амелия перебила его: — Я нашла щетку ее мужа. И на девяносто процентов уверена, что волосы — его.

Хорошо, Амелия, хорошо.

— Но волокна… Они, кажется, ничему здесь не соответствуют. — Амелия сделала паузу. — Похожи на шерсть, светлые. Возможно, от свитера… они зацепились за пуговицу на кармане на высоте плеча человека роста Часовщика. Может быть, барашковый воротник.

Разумное предположение, хотя придется исследовать волокна более тщательно в лаборатории.

Через несколько минут Амелия добавила:

— Вот, пожалуй, и все, Райм.

— Ладно, вези все сюда. Еще здесь посмотрим.

Он прервал связь.