Когда непокрытая голова Стилкилта оказалась на уровне палубы, капитан вместе со своим отрядом перескочил через баррикаду, и они, быстро задвинув крышку люка, все вместе навалились на неё. Стюарду приказали принести тяжёлый медный замок, висевший на сходном трапе. Затем, приоткрыв крышку люка, капитан прошептал что-то в щель, закрыл люк и защёлкнул замок за ними – их было десятеро, – оставив на палубе свыше двадцати матросов, которые до сей поры были нейтральны.

Целую ночь все офицеры, не смыкая глаз, несли вахту на палубе, особенно около кубрика и носового люка, где также опасались появления инсургентов, если бы те вздумали разобрать переборку внизу. Однако ночные часы миновали спокойно; матросы, не бросившие работу, усердно трудились у насосов, унылый грохот и лязг которых по временам оглашал в мрачной ночи всё судно.

На рассвете капитан вышел из каюты и, постучав в палубу, вызвал узников на работу; с громким криком они отказались. Тогда им спустили воду и бросили несколько горстей галет; и снова, повернув ключ в замке и положив его в карман, капитан возвратился на шканцы. Так повторялось дважды в сутки в течение трёх дней; на четвёртое утро, когда к узникам обратились с обычным призывом, послышался разноголосый спор, а затем и шум драки; внезапно из люка вырвалось четверо матросов со словами, что они готовы встать на работу. Зловонная духота и голодный рацион вкупе с опасениями неизбежной расплаты побудили их сдаться на милость победителей. Ободрённый этим, капитан повторил свои требования и остальным. Но Стилкилт угрожающе крикнул ему снизу, чтобы он перестал нести чушь и убирался туда, откуда пришёл. На пятое утро ещё трое бунтовщиков вырвались на палубу из цепких рук товарищей, отчаянно пытавшихся удержать их внизу. Остались только трое.

– Не лучше ли сдаться, а? – сказал капитан с глумливой усмешкой.

– Заприте нас опять, понятно? – прокричал Стилкилт.

– Можете не сомневаться, – ответил капитан и защёлкнул замок.

В эту минуту, джентльмены, возмущённый низостью семерых своих прежних товарищей, уязвлённый насмешками, которым он только что подвергся, и обезумевший от длительного заточения в кубрике, где было темно, как в бездне отчаяния, – в эту минуту Стилкилт предложил канальцам, которые до сей поры как будто оставались ему верны, прорваться на палубу, когда гарнизон их плавучей крепости соберут на шканцах, и, вооружившись острыми ножами для резки китового сала (длинными, изогнутыми, тяжёлыми инструментами с ручкой на обоих концах), нанося удары направо и налево, пройти от бушприта до гакаборта и сделать отчаянную попытку захватить корабль. Присоединятся они к нему или нет, сказал Стилкилт, но сам он решился. Он больше не проведёт ни одной ночи в этой дыре. Однако замысел его не встретил никакого сопротивления со стороны двух канальцев; они поклялись, что готовы на это или любое другое безумное предприятие, короче, на всё, только бы не сдаваться. Более того, каждый из них хотел быть первым, когда придёт время пробиваться на палубу. Однако их главарь решительно восстал против этого, оставив первенство за собой; в частности и потому, что его двое товарищей не желали уступить друг другу в этом споре, а оба они никак не могли быть первыми, ибо на трапе может поместиться лишь один человек. Но тут, джентльмены, я должен раскрыть вам грязную игру этих двух негодяев.

Выслушав безумное предложение своего главаря, каждый из них в отдельности начал лелеять в душе один и тот же план предательства, а именно: первым прорваться на палубу, с тем чтобы сдаться первым из трёх, хотя и последним из десятерых, тем самым обеспечив себе хотя бы самую малую надежду на помилование, которое можно было заслужить таким поступком. Однако когда Стилкилт заявил о своей решимости вести их до конца, они каким-то образом, путём тончайшей химии подлости, слили воедино свои до той поры тайные планы предательства; и лишь только их главарь погрузился в дремоту, в двух словах открыли друг другу души, связали спящего верёвками, заткнули ему рот паклей и, когда настала полночь, кликнули капитана.

Почувствовав, что дело пахнет кровью, капитан вместе со своими вооружёнными помощниками и гарпунёрами бросился на бак. Через несколько мгновений люк был открыт и вероломные союзники выбросили на палубу связанного по рукам и ногам, но всё ещё сопротивляющегося главаря, выразив при этом надежду, что им зачтётся в заслугу поимка человека, замыслившего кровопролитие. Однако их схватили, поволокли всех троих по палубе, словно битые туши, и подвесили на снастях бизань-мачты, где они и висели до самого утра.

– Чёрт вас побери, – кричал капитан, шагая по палубе перед ними. – Даже стервятники вас не трогают, негодяи!

На рассвете он собрал всех матросов и, отделив бунтовщиков от тех, кто не принимал участия в мятеже, заявил первым, что он твёрдо решил подвергнуть их поголовной порке – в общем, по-видимому, так и сделает, должен так поступить, того требует справедливость, – но в настоящий момент, учитывая их своевременную капитуляцию, обойдётся одним выговором, который он соответственно и произнёс в весьма сильных выражениях.

– А вас, мошенников, – закричал он, оборачиваясь к висевшим на снастях, – вас я искрошу в куски и побросаю в салотопку! – И схватив линёк, он со всей силой обрушился на спины двух предателей и бил их, пока они не перестали кричать и безжизненно свесили головы на плечи, подобно тому как рисуют двух распятых разбойников.

– Я растянул себе запястье из-за вас! – вскричал он наконец. – Но для тебя, голубчик, ещё найдётся крепкий линёк. А ну-ка, выньте у него изо рта кляп, послушаем, что он может сказать в свою защиту.

С минуту измученный бунтовщик судорожно пытался раскрыть свои затёкшие челюсти, а затем, болезненно выгнув шею, произнёс свистящим шёпотом:

– Вот что я скажу вам, а вы подумайте об этом: если вы меня выпорете, я вас уничтожу!

– Скажите пожалуйста! Видишь, как ты испугал меня! – И капитан поднял руку с линьком.

– Лучше не троньте! – прошипел Стилкилт.

– Ну, нет! – И снова рука с линьком поднялась для удара.

Но тут Стилкилт прошипел что-то, чего не услышал никто, кроме капитана, который, к удивлению всех матросов, отпрянул, лихорадочно прошёлся несколько раз по палубе и, внезапно бросив линёк, сказал:

– Этого я не сделаю, отпустите его, разрежьте верёвки, слышите?

Однако когда подчинённые бросились исполнять приказ, их остановил бледный человек с перевязанной головой, – это был Рэдни, старший помощник капитана. Всё время после столкновения на палубе он пролежал у себя на койке, но в это утро, услышав шум, он, превозмогая слабость, вышел наверх и видел всё, что произошло. Челюсть его была в таком состоянии, что он почти не мог говорить; однако, пробормотав, что он с охотой исполнит то, на что не решился капитан, он схватил линёк и направился к своему связанному врагу.

– Трус, – прошипел Стилкилт.

– Пусть так, но ты у меня получишь! – Рэдни размахнулся, но снова свистящий шёпот остановил поднятую для удара руку. Он приостановился, однако затем не колеблясь исполнил своё намерение, несмотря на угрозу Стилкилта, в чём бы она ни состояла. Затем трое бунтовщиков были освобождены, все встали на работу, и молчаливые матросы снова угрюмо сменялись у помп, стук которых, как и раньше, оглашал корабль.