– Секундочку.

Дожидаясь ответа, Говард покрутился на стуле. В кухне Алиса негромко напевала.

– Э-э… Тут такая история… Джонсон ушел и, похоже, унес все записи. Боюсь, раньше полудня мы ничего не выясним.

– Ладно, не страшно. Мне просто интересно, не берите в голову.

– Нет, я, как узнаю, сразу сообщу. Полагаю, вы сделаете первый укол утром, не откладывая?

– Разумеется. Мы с Алисой крайне признательны за то, что вы выявили источник проблемы.

– Ерунда. – Реншо хихикнул. – Как говорится, я палил наугад.

Минут через двадцать, когда Алиса вошла в смотровую, Говарда буквально потрясло – он такого от себя не ожидал, – насколько красивой и желанной она стала выглядеть. Жена надела белое платье, а в ее искренней улыбке не было и намека на ночные страхи. На миг захотелось заключить ее в объятия, но он вспомнил минувшую ночь – и воздержался.

Пока он переливал вытяжку, Алиса рассматривала шприцы, бронхоскоп и скальпели, выложенные на простерилизованном полотенце.

– Для чего это все? – спросила она весело.

– Так положено, хотя я никогда ими не пользуюсь.

Она засмеялась:

– Знаешь, мне кажется, ночью я вела себя скверно. Может, ты прав насчет моего либидо. Так или иначе, я выкинула этого человека из моей жизни навсегда. Он больше ко мне не приблизится. Отныне у меня есть только ты.

Говард счастливо улыбнулся, но посерьезнел и сделал укол, предварительно выпустив тоненькую струйку вытяжки в воздух, чтобы убедиться в отсутствии пузыря в игле.

Он пристально посмотрел на жену, и тут зазвонил телефон.

– Черт! – воскликнул Говард. – Наверняка сиделка миссис Истон. Идем со мной.

Он стремглав выскочил за дверь. Алиса шла следом.

Звонила не сиделка. На проводе оказался Реншо, отыскавший записи об образцах. Джонсон их не забирал, просто переложил в другое место. Нашлось кое-что любопытное. Пыль была не из их дома, а из…

В дверь постучали. Говард не расслышал последних слов Реншо.

– Что? – Он схватил карандаш. – Будьте добры, повторите, а то электрик все-таки пришел звонок чинить. Так откуда пыль?..

Стук прозвучал снова.

– Хорошо, понял, город наш. А точный адрес?

Третий, громовой стук в дверь словно перерос в барабанную дробь.

Закончив записывать, врач с коротким спасибо положил трубку и метнулся к двери. Стук оборвался.

Снаружи никого не было.

Говарда будто осенило. Он опрометью бросился в смотровую и отважился приоткрыть дверь.

Сотрясаемое судорогами тело Алисы выгнулось дугой на коврике. Вот ее ноги выпрямились, дотянулись до голой половицы, слабо стукнули по ней пятками и замерли. Горло было раздуто, как у лягушки.

Прежде чем сделать хотя бы шаг, Говард осмотрел помещение от пола до потолка, от двери до окна, выискивая коварного злодея.

Потом кинулся к столику с инструментами, потянулся за скальпелем, отчетливо сознавая, что уже слишком поздно… и внезапно из рукава его пиджака выпал листок бумаги.

На бумаге значилось: «Лэнсинг, Кинси-стрит, 1555».

Ну ладно, расскажу, почему от Девчонки у меня мороз по коже. Почему я стараюсь поменьше бывать в центре, чтоб лишний раз не видеть, как толпа роняет слюни при виде щита над улицей, где она в обнимку с пивной банкой, или пачкой сигарет, или еще какой-нибудь хреновиной. Почему давно терпеть не могу журналы, поскольку знаю, что она обязательно проявится на какой-нибудь странице в кружевном бюстгальтере или пузырящейся ванне. Почему с ужасом думаю о миллионах американцев, жадно впитывающих эту отравленную полуулыбочку. Это целая история – история посильней, чем вам кажется.

Нет, вы только не подумайте, что я ни с того ни с сего вдруг проникся благородным негодованием к социальному злу под названием «реклама», способному вызвать общенациональный психоз в отношении какой-нибудь шикарной красотки. При том, чем я сам зарабатываю на жизнь, это было бы просто смешно, точно? Хотя вы, наверное, вполне вправе считать, что в таком способе постановки секса на деловые рельсы все-таки есть что-то извращенное. Но я-то такими глупостями голову не забиваю. И я прекрасно знаю, что если у нас есть Лицо, и Тело, и Взгляд, и все такое прочее, то почему бы вдруг когда-нибудь не объявиться одной такой разъединственной, в которой все это добро сочетается так качественно, что нам просто ничего не останется, как окрестить ее Девчонкой с большой буквы и насобачить на все рекламные щиты от Таймс-сквер до Телеграфного Холма?

Но та Девчонка совсем не как остальные. Она ненастоящая. Она как болезнь. Она нечистая.

Ну конечно, год у нас сейчас одна тысяча девятьсот сорок восьмой, а на что я намекаю, попахивает чертовщиной. Но понимаете, и я сам до конца не просеку, на что намекаю, не считая кое-каких совершенно определенных вещей. Хотя бы на то, что вампиры и в самом деле есть, только далеко не все они кровь сосут.

И на то, что были убийства, если то и вправду были убийства.

А потом, позвольте мне вот что спросить. Почему, коли вся Америка уже целиком и полностью обуяна Девчонкой, мы про нее почти ничего не знаем? Почему она не украшает обложку «Тайм» с залихватской биографией внутри? Почему не было ни единой большой статьи в «Лайф» или «Пост»? Очерка в «Нью-Йоркере»? Почему «Шарм» или «Мадемуазель» еще не воспели ее карьеру на своих страницах? Пора не настала? Чушь собачья!

Почему ее до сих пор не зацапали киношники? Где ее «пара слов для наших радиослушателей»? Почему мы не видим, как она целует кандидатов на предвыборных гонках? Почему ее ни разу не выбирали королевой той или иной фигни, как это у нас полагается?

Почему мы не можем прочитать о ее вкусах и увлечениях, взглядах на положение в России? Почему репортеры не возьмут у нее, наряженной в кимоно, интервью на последнем этаже самого развысоченного отеля в Манхэттене и не расскажут нам, что у нее за приятели?

И наконец – а это уже посерьезней всего будет, – почему ее никогда не рисовали и не писали маслом?

Нет-нет, точно не рисовали. Если бы вы хоть чуток разбирались в коммерческой живописи, то сразу бы это просекли. Любой такой, пусть даже и самый распрекрасный рисунок сделан с фотографии. Ни за что не подумаешь? А то! На этом деле самые спецы сидят. Но факт есть факт.

А теперь я вам отвечу на все эти «почему». Да потому, что хоть сверху донизу перерой весь мир рекламы, новостей и бизнеса, все равно не сыщешь ни единой живой души, которая знает, откуда эта Девчонка взялась, где живет, чем занимается и даже как ее звать.

Вы дальше слушайте. Больше того – ни единая-разъединая душа даже никогда ее просто не видела и не видит, не считая одного несчастного бедолаги-фотографа, который заколачивает на ней такую монету, какую за всю жизнь не надеялся заработать, и который до смерти перепуган и зашуган каждую минуту на дню.