— Валентин Степанович, вы, случаем, не мой хлеб сюда пожаловали кушать?

— Нет, не твой. Хуже, — хмуро съехидничал Серков. — Я чую, ты опять кадры у прокуратуры переманиваешь. А, хитрая лиса? Но у меня миссия, должен сказать, не лучше. Мне поручено собрать масло с их хлеба.

— Не понял?

— Генерал послал договориться дело у них забрать к нашему производству.

— Резон?

— Антисоветчик попался.

— Вот как! Это удача. Нам бы как раз к встрече с Борониным не помешало. Правильное решение.

— И ты туда же.

— А кто ещё?

— Вы с нашим начальником оба как в воду глядите. Расхлёбывать-то мне придётся. Я справки наводил. Этот Бушуев не такой простоватый, каким кажется. Мне Ковшов рассказывал, что он с ним поначалу полный контакт на допросах установил. И признал тот всё, а сам жалобу потом нам накатал. Что-то с психикой у него не в порядке.

— Ну, это ерунда, ты его быстро обломаешь. Тем более, сам к нам просится.

— Мы никого не ломаем, Тарас Иванович. Прошли те времена. Мы допрашиваем в соответствии с нормами уголовно-процессуального кодекса. Ты эти замашки кончай!

— Что это с тобой? Шутки перестал понимать, Степаныч. Что случилось?

— Я мнение генерала разделяю, дело нам не помешает, даже козыри даст к совещанию, но что-то не по душе мне эта скотина-антисоветчик. Лепит он себя под вождя, а на деле — гнида, правильно прокурор квалифицировал его действия по статье сто девяностой прим[30]. Мелкая шавка! Только тявкать и способен.

— Ты брось. Я, конечно, не силён, сто девяностая статья у него или какая другая. Это тебе лучше знать, ты следственник, но Марасёв прав, дело надо забирать к нам, а в суде разберутся. Если что, переквалифицируют обвинение с одной статьи на другую. Беда невелика. И нам для авторитета, и этому гаду рот закроем. Я правильно понял, он об этом сам жалобу накатал?

— Ты просто ясновидец, — опять съехидничал Серков, — не зря на идеологии сидишь, сквозь стены видишь.

— Вот поэтому бери меня с собой к Колосухину. Я его давно знаю. И он со мной в ладах. Если что, я его уговорю дело нам сбросить. Договорились?

— Пойдём, если тебе больше делать нечего, — махнул рукой Серков.

Колосухин, не успели Серков и Казачок к нему войти и объяснить причину визита, тут же вызвал Ковшова и, пока тот добирался, начал читать жалобу арестованного. Мучился он с ней так же, как недавно Серков в кабинете у Марасёва.

— Вот почерк, — бурчал начальник следственного отдела, теребя бумажку, переворачивая, разглаживая и порой поднося почти к носу. — Я сам выезжал на обыск к этому антисоветчику. Брал Ковшова с собой. Вроде нормальный мужик… а пишет чёрт те что! Пожарный, кажется?

— Пожарный, — закивал Серков, — но больно занудный. Если так и пожары тушил, то понятно, почему у нас город постоянно горел.

Наконец, не сумев прочитать ни слова, Колосухин бросил бесполезное занятие, поднял глаза на майоров.

— Что он пишет-то?

В дверь, постучав, аккуратно вошёл Ковшов:

— Присаживайтесь, Данила Павлович. — Колосухин встал, прошёлся по кабинету, приоткрыл окно. — Вот жара прёт! Дышать нечем. Открывай не открывай — бесполезно.

— В этом году лето жаркое обещали. — Ковшов уселся к столу на свободный стул, дождавшись, когда Колосухин возвратится на своё место, сказал: — Слушаю, Виктор Антонович.

— Жалобу на тебя накатал твой подопечный. Ты с ним философские беседы проводишь, а он на тебя ксиву в Комитет настрочил. Обвинение предъявил ему?

— А как же, на второй день после обыска и задержания, как и говорили.

— Сто девяностую прим?

— Правильно. Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй, — утвердительно кивнул Ковшов. — Что заслужил, то и схлопочет.

— А Бушуев требует себе статью построже… пострашнее… семидесятую! Считает, занижаем мы его заслуги перед Уголовным кодексом.

— Ну и дурак! Какая у него антисоветская агитация? Там умысел на подрыв государства необходим. А он — мелочь пузатая. Под авторитетного диссидента косить решил?

— Вот он и жалуется на тебя. А жалобу послал им, — Колосухин кивнул на майоров. — За уголовным делом пришли товарищи.

— Так я что? Я хоть сейчас. Уже побежал. Баба с возу…

— Погоди, погоди! Обрадовался!

— В суде, если что, всё равно перейдут с одной статьи на другую. С высшей статьи на низшую можно. Наказание по статье сто девяностой незначительно, по семидесятой — до червонца.

— Да, потеха… — покачал головой Колосухин, закряхтел в кресле, заёжился. — Зачем ему больше сидеть понадобилось?

— Да не об этом он думает, Виктор Антонович, — Ковшов оглядел Серкова и Казачка. — Мне известно, что товарищи из Комитета уже интересовались его здоровьем.

— Это я проверял, — подтвердил Серков.

— Так вот. Он совершенно здоров. А поступает так потому, что размечтался о лаврах. Решил славу великого мученика себе создать. За правду пострадать. На костёр советской инквизиции взойти.

— Это ещё что? — удивился Колосухин. — Откуда у вас, Данила Павлович, такие цитаты?

— Это не мои. Это заявления Бушуева. Я же вам показывал его письма, которые он по городам рассылал и разбрасывал в Москве, Киеве, Ленинграде. При обыске у него то же самое было изъято. Под трафарет он их изготавливал. Вы же видели, Виктор Антонович, при обыске? Кучи их изъяли.

— Не читал полностью. У него почерк — глаза испортишь.

— Я тоже помучился. Экспертам дал. Они полный текст восстановили. Что он там только не насочинял! И смех и слёзы. Фотографию помните? У деда Ленина на могилке запечатлелся. Не иначе, для потомков себя готовил.

— Вы всё же психиатрическую экспертизу ему проведите. Больно уж замашки у него нездоровые.

— Уже позаботился. Пока амбулаторную назначил, а если необходимость будет, подумаем о стационарной.

— Вот так, друзья мои, — развёл руками Колосухин, обратившись к Серкову и Казачку. — Годится вам такой подарок? Забирайте. Мы противиться не будем. Пока результатов экспертизы нет, Бушуев считается здоровым и может отвечать на все вопросы предварительного следствия. Статьи уголовные, которые он считает возможным оспорить, по своим юридическим составам пограничные. Нами предъявлено обвинение ему по статье сто девяностой прим, преступление это менее опасное, нежели то, на которое он замахнулся. Чем он руководствуется? Трудно делать какой-либо вывод. Если он заявление о передаче дела по подследственности сделал, его следует рассмотреть, но решать этот вопрос будет прокурор области, то есть мы. Настаиваете — мы дело вам отдадим. У Ковшова работы и так хватает. Кроме текучки да этого дела Николай Петрович ему убийство замысловатое поручил. Черноборов, криминалист наш, тоже пыхтит уже пятый месяц с делом на работников милиции. Про Федонина и Зинину и не говорю, они завалены по уши. Так что нам резона держать у себя лишние дела нет никакого. Будете брать, — готовьте письмо, прилагайте жалобу обвиняемого, мы быстро рассмотрим. Время тянуть не станем.