— О, один очень настырный юноша достал меня в моей мастерской, в Чикаго, несколько дней назад. Он почти заставил меня прилететь в Россию на вашу выставку. Даже билеты оплатил, — Майкл явно оживляется, вспоминая об этом, — честно говоря, меня частенько атакуют начинающие художники, но впервые просили не за себя… Хотя… — Боде с лукавой усмешкой косится на полотно за своей спиной — то самое, с которого смотрят на зрителя серо-зеленые, космические глаза Давида Огудалова, — есть у меня подозрение, что личный интерес у этого юноши все-таки имелся. Но я на седьмом небе от восторга, ведь благодаря ему я нашел вас.

У меня звенит в голове.

Личный интерес? Настырный юноша? М-м-м, кто бы это мог быть?! А сколько попыток угадать у меня есть в распоряжении?

Это сарказм, да, вы все правильно поняли.

Огудалов… Теперь понятно, почему он не явился на выставку. Я ж его убила бы, как только узнала бы, что он все-таки сунулся в продвижение меня как художника.

Ну… Или не убила бы… В конце концов, я много могла ожидать, но не Боде..

— Надья, — Майкл говорит именно так, но я готова простить ему и большие коверканья моего имени, лишь только за то, что он сюда прилетел и наговорил мне столько совершенно неожиданных слов, — через четыре месяца выставка в Друо, и что вы думаете, если я предложу вам подготовить для них небольшую серию полотен? Два-три, больше не надо, пусть не наглеют, чем эксклюзивней вы будете, тем выше будет цена. А я подготовлю для вас рекомендации.

Что я думаю? О парижском аукционном доме Друо, самом старом мастодонте на рынке аукционных домов? Чьи выставки — это настоящие культурные событие на европейском рынке искусства? И чьи художники точно не испытывают проблем рода “на что купить молока, пока заказчик не забрал картину”…

А-а-а!!!

Вот что я думаю. Это если дословно.

Я туда как зритель мечтала попасть. А тут мне предлагают попасть туда как участнику…

— Даже не знаю, — в сомнении выдаю я, изображая, что у меня тут прям выбор тысячелетия и известные аукционисты ко мне заходят вообще через день и в очередь выстраиваются со своими предложениями.

— Не волнуйтесь, контракт будет самый выгодный, я прослежу, да и вы ваших юристов подключить можете, — Боде прям не успокаивается, так наседает, будто я уже — звезда мирового искусства… Ох, не размечтаться бы ею стать по-настоящему…

Хотя, почему нет? В конце концов, судьба любит смелых и безрассудные мечты.

— Оставите мне визитку, чтобы это обсудить? — деловито уточняю я и тут же получаю желаемое.

— Я в России до конца недели, — Боде кивает, — звоните в любое время. И я буду рад с вами поужинать, Надьежда. В деловых целях, разумеется.

— Спасибо, — он даже не представляет, сколько на самом деле у меня сейчас эмоций в одном только этом слове. Я чудом держусь на ногах, чудом говорю о делах, чудом верю в происходящее.

— Ах, дорогая, спасибо вам, — всплескивает руками экспрессивный американец, — вы — такое чудо… Я и не думал, что в своей жизни найду такой самородок…

— Майкл, цветок, — кашляет Грегори, и приподнимает вверх розу, которую до этого держал в опущенной руке. Кажется, работать напоминальником ему уже привычно.

— Ах, да, — спохватывается Боде, — мы обсудили дела, и я могу наконец отпустить вас, Надья, и побродить тут, чтобы решить, как не купить сразу все ваши картины. Но тот юноша… Настойчиво просил передать вам это.

В моих пальцах оказывается эта самая роза. Она настолько алая, что кажется немного темной.

Обычная роза, из тех, которые я обычно не перевариваю, но если честно, сейчас — мне не до моего обычного ворчания. Меня занимает маленькая бирочка-записочка, что прикреплена к веточке этой розы. С короткой фразой на ней.

“Я жду тебя в конце дороги роз”.



Дорога роз? Огудалов, что это такое? Ты решил совершенно на все мои правила возложить, кхм, цветочек? Ведь говорила же, романтику для меня разводить не надо.

И все-таки первое, что я делаю — резко кручусь на пятках. Будь на каблуках — не смогла бы себе позволить ничего подобного, но стоило только увидеть на тесте две полоски, и я переобулась во всякие слипоны и лоферы. Так что могу повертеться как юла.

Следующую розу я вижу в руках у Макса. И он вроде как смотрит на меня выжидающе. Так, ясно. Все-таки этот друг у меня с Огудаловым напополам… И своей дружбе изменять он не намерен ни с какой стороны.

— Майкл, простите пожалуйста, я вас оставлю, — скороговоркой и на английском выговариваю я, — я вам обязательно позвоню.

— Главное — не оставляйте искусства, Надья, без вас ему точно не обойтись, — высокопарно, но ужасно окрыляюще заявляет мне Боде.

Нет, это что-то с чем-то…

Сам Боде! Да еще и роза из его рук — это вообще!

Вот… Вот откуда этот поганец узнал, от чьего творчества меня сильнее всего прет? Пальцем в небо ткнул? Нашел самого известного американского критика, не зная, что именно этот художник когда-то просто заставил меня остаться верной модернизму? Ведь был же дешевый выбор — рисовать простые портреты, без понтов, был регулярный спрос на них, не то что на мои экспериментальные.

А деньги мне тогда были нужны… Что удержало в последний момент? Что заставило листать забугорный журнальчик по искусству, который мне и обломился-то случайно…

А потом — помнится, глаза просто зацепились за голую женскую спину, которую художник нарисовал так, что было ощущение, что у неё вместо кожи — узорчатое сложное кружево. Было жутенько, но завораживающе.

И если он себе ни в чем не отказывает — почему я должна?

И никаких оправданий, что он — Боде, а я — всего лишь Надя Соболевская. Ведь великими не рождаются. И что позволено Сатрапу — могу попробовать и я.

Тогда я стиснула зубы и не стала изменять себе. Не стала продаваться за копеечку и вгонять себя в рамки. Сложные были времена, на самом деле. Сейчас — могу сказать, что не жалею об этом совершенно. И спасибо тебе, Давид Леонидович, что напомнил…

— Ну и что дальше? — спрашиваю я, забирая розу у Макса. Мне пока не ясно.

— Тебе нужно выйти за грань реального, — зловещим голосом тянет Вознесенский.

— Максим, — произношу я своим любимым тоном, который сразу дает понять собеседнику — в уме я уже сняла с него кожу и готовлюсь срезать скальп.

— Бр-р-р, ты — страшная женщина, Надя, — Макс шутливо передергивается, делая вид, что трепещет от ужаса, а затем подмигивает, — из галереи выйди.

— А потом?

— А потом — ты сама все поймешь.

Ну, да, я в принципе понимаю, как только оказываюсь на улице. Но направление точно верное — еще один цветок меня ожидает, продетый длинным стеблем в дверную ручку на входе. Остальные розы ждут меня на улице. Одна за другой, выстраиваются в линию и будто зовут за собой.