Просмотрев библиографию Вашей превосходной книги, я обратил внимание, что многие рукописи Бронте были приобретены Вами у мистера Симингтона. Должен с прискорбием сообщить, что, вполне возможно, проданные Вам предметы ранее хранились в музее Бронте или в коллекции Бротертона. Мистера Симингтона вынудили покинуть должность библиотекаря и хранителя пасторского дома, после того как обнаружилось, что несколько ключевых позиций коллекции отсутствует. Впоследствии мистер Симингтон был уволен из штата библиотеки университета Лидса, когда выяснилось, что он присвоил несколько рукописей, считавшихся собственностью университета. Его объяснение сводилось к тому, что лорд Бротертон разрешил ему брать себе все, что он пожелает, из собрания библиотеки Бротертона, однако никакого документального обоснования подобного притязания Симингтон так и не представил.

Очень короткое уведомление о смерти мистера Симингтона было опубликовано в «Йоркшир пост», но по понятной причине никаких соболезнований от университета или членов Общества Бронте не последовало.

Искренне Ваш,

Линтон Эндрюс

Менабилли, июнь 1960

Наступила середина лета — ночи были короткими, дни становились все длиннее. Дафна слышала голоса своих внуков, перекликавшихся на лужайке перед Менабилли, где только что скосили подросшую траву. На каштане пел черный дрозд, воздух был чист: всю пыль смыло прошедшим ночью дождем. Томми созывал внуков сыграть партию в крикет, лицо его было уже не столь изможденным, как в начале года, руки тряслись меньше. Глядя на него через открытые окна «длинной комнаты», она ощутила прилив нежности, когда Томми взял за руку внучку и пошел, слегка прихрамывая, рядом с ней. Дафне вспомнились далекие годы, когда он играл на лужайке с их детьми, а потом они вдруг стали взрослыми, и все же в такое июньское утро казалось, что прошлое дает некую надежду на будущее.

Дафна вышла из дома, пересекла лужайку и, окликнув Томми, пообещала, что вскоре присоединится к ним, но сначала ей надо побывать в своей писательской хибаре.

— Я не задержусь слишком долго, — сказала она. — Уже почти закончила.

В руках у нее был пакет в коричневой бумаге и два письма, которые она положила на рабочий стол в хижине: одно — от миссис Симингтон, сопровождавшее посылку, другое, доставленное только сегодня, — от мистера Линтона Эндрюса, председателя Общества Бронте и редактора «Йоркшир пост».

На письмо Беатрис Симингтон она ответила сразу же, еще месяц назад: Дафна выразила свои искренние соболезнования и восхищение мистером Симингтоном, печаль по поводу того, что он не дожил до выхода посвященной ему книги, благодарность за содержимое посылки. Тогда же она сочинила и письмо сэру Линтону Эндрюсу, предлагая как-то увековечить неустанную работу Симингтона по воскрешению памяти о Брэнуэлле Бронте. Однако, впервые прочитав сейчас за своим письменным столом ответ сэра Линтона, она сочла его крайне огорчительным. Безусловно, она отметила в начале письма его оценку написанной ею биографии как «необыкновенно удачной», что весьма ее воодушевило и помогло заглушить одолевавшие ее страхи: ей казалось, будто она не возвратила Брэнуэлла к жизни на страницах своей книги, а, напротив, убила его, чуть ли не задушила. Она не стала никому говорить о своих тревогах по поводу предстоящей публикации, чувствуя, что это было бы недостойно и эгоистично сразу же после смерти Питера — события куда более важного, чем ее банальные заботы о том, как раскупается книга и о рецензиях на нее.

Сначала ей показалось, что сэру Линтону особенно понравилась ее гипотеза о причинах увольнения Брэнуэлла с должности домашнего учителя семьи Робинсонов, но через несколько секунд, перечитав соответствующее место письма, она подумала: не напоминает ли он ей ненароком, что она не ближе к постижению правды о Брэнуэлле, чем ее предшественники?

Впрочем, комментарии сэра Линтона, касающиеся мистера Симингтона, были нелицеприятны и вполне уместны: читая эту часть его письма, Дафна почувствовала, что раздражена и встревожена, ощутила себя глупой и пристыженной. Как она могла не понять, насколько скользким типом был Симингтон? Это проявилось не только во время их странной встречи прошлой зимой, когда она нанесла ему визит, но и в нежелании отчитываться о том, чем он занимался в библиотеке пасторского дома, которую посещал по ее поручению. Дафна вдруг с ужасом поняла: вполне могло случиться, что Симингтон, подстегиваемый ее требованиями прислать ей новые материалы, пополнил свою коллекцию рукописей во время предполагаемых прошлогодних визитов в дом-музей Бронте.

И все-таки она не могла безоговорочно осудить Симингтона: безусловно, доходы от ставшего всепоглощающей страстью коллекционирования не обогатили его. Когда она звонила вдове Симингтона месяц назад, вскоре после получения известия о его смерти от пневмонии, ей стало совершенно ясно, что бедная женщина осталась без гроша и в результате была вынуждена продать дом: в местной газете появилась короткая заметка о том, что имущество Симингтона оценено в сумму, едва превышающую четыреста фунтов.

Дафне также стало очевидно даже без облеченных в деликатные фразы намеков сэра Линтона: рукописи, купленные ею у Симингтона, необходимо передать в дар дому-музею Бронте вместе с теми двумя, что прислала в прошлом месяце миссис Симингтон. Дафна теперь вновь и вновь вертела их в руках: ей было грустно расставаться с ними, особенно с маленькой книжицей в сафьяновом переплете, содержащей фрагментарные наброски стихотворения, приписываемого Т. Дж. Уайзом Эмили Бронте и предположительно проданного в качестве такового, однако почерк явно принадлежал Брэнуэллу. Хотя это стихотворение, по всей вероятности, было не дописано, Дафна любила его, собственноручно переписала и приколола к стене своей писательской хибары, а сейчас вновь бросила взгляд на первую строфу:

Твоей душе навеки чужды

Все души: в ней понятья дружбы,

Любви и братства навсегда

Погибнут, отклик не найдя.

Ее восхищала проницательность мистера Симингтона, сумевшего распознать почерк Брэнуэлла, на что он обращал ее внимание в одной из двух записок, вложенных в присланную вдовой посылку (но тем не менее написанных его собственной дрожащей рукой), а также обнаружившего это стихотворение на обороте разорванного Брэнуэллом черновика письма с просьбой о приеме в Королевскую академию, где он мечтал изучать искусство. То, что Брэнуэлл не стал студентом, возможно, даже не послал это письмо, представлялось Дафне жизненной неудачей, которая нашла в дальнейшем зеркальное отражение в неуспехах Симингтона. Тот так и не написал книгу о Брэнуэлле Бронте, не доказал, что Т. Дж. Уайз подделал подпись Шарлотты Бронте на хрониках Ангрии, написанных в детстве Брэнуэллом, или подпись Эмили на его стихах. Симингтон даже не отправил Дафне письмо или посылку, в которую его надлежало вложить: возможно, он решил или подарить ей рукописи, или изложить в письме свои соображения. Все это пришлось делать вдове, но немалую роль здесь сыграл случай: она могла не заметить пакет в сумятице переезда, разбирая содержимое его обветшавшей библиотеки и кабинета.