Это открытие раскололо французское виноделие: одна половина виноделов выступала за опрыскивание инсектицидами, другая — за прививание, причем антиамериканские активисты называли сторонников метода Планшона «торговцами деревом».

Пока шли споры, французские виноградари массово бежали из своего бизнеса — многие эмигрировали в Америку и Северную Африку, — а торговцы импортировали вина из-за границы. Даже если бы прививка дала положительный результат, казалось, было уже поздно спасать индустрию.

Типично французский скандал еще больше осложнил ситуацию. Правительство предложило денежный приз, 320 000 франков, тому, кто первым найдет лекарство от филлоксеры. Свои права на получение приза заявил винодел из Бордо Лалиман, хотя он и работал вместе с Планшоном и Базилем. Может, это даже покажется невероятным, но Лалиману отказали, обвинив его в том, что он сам импортировал инфицированные лозы.

Но каким-то чудом, на фоне этого сумбура споров и склок, прививка и пересадка медленно начали приносить плоды. В 1880 году новой лозой были засажены около 2500 гектаров, а в 1885 году — уже 45 000. Вскоре франко-американская армия спасения маршировала по стране.

Говорят, что, если бы не американские виноградные лозы, желтая тля сожрала бы все европейское виноделие. В силу своей изоляции оказался не задет Кипр, но все другие страны уж точно потеряли бы свои виноградники; единственный европейский сорт, обладающий иммунитетом к филлоксере, это ассиртико, и произрастает он на греческом острове Санторини.

В любом случае, отрасль была спасена благодаря ботанике, творческому мышлению, дарвинистской вере в то, что выживает сильнейший — труд Чарльза Дарвина «О происхождении видов» был опубликован в 1859 году, — и конечно же закаленным американским растениям. Напрашивается большое трансатлантическое мерси.

Или нет? Потому что кое-кто говорил, что американцы — с помощью дарвинизма — помогли вызвать эпидемию филлоксеры.

Еще с конца 1850-х годов французские виноделы (в том числе, как полагают, и Лео Лалиман из Бордо) экспериментировали со способами повышения урожайности, улучшая Природу. Они высаживали на своих виноградниках лозы из других регионов, включая и корневища из США. И судя по тому, как Лалиман откликнулся на теорию прививания, он, возможно, сам пробовал делать это на своей ферме.

Сегодня все едины в том, что паразита изначально завезли из Нового Света с образцами виноградных лоз из Американского каталога растений. Разумеется, это была несчастливая случайность, но заразить страну смертельным вирусом, а потом продавать ей лекарство — это как раз укладывается в бизнес-практику многих стран, вот почему французы до сих пор подозревают англосаксов в нечистоплотности.

Впрочем, кто бы ни был виноват в случившемся, одно можно сказать наверняка: если французский винодел поднимает бокал бордо, бургундского и так далее по алфавиту, утверждая при этом, что его вино превосходит любое вино, когда- либо произведенное в Новом Свете, возразить ему достаточно просто.

Французское вино в какой-то степени — продукт Нового Света.

Грязный Берти, принц-плейбой, склоняет Францию к «Сердечному согласию»

Король Эдуард VII был из тех, кто понимал, насколько это приятно — не воевать с Францией.

Альберт Эдуард, принц Уэльский, старший сын королевы Виктории, Берти для друзей и любовниц, сделал Францию последних десятилетий девятнадцатого века игровой площадкой для своих авантюр. Если он не развлекался в музыкальных салонах английских загородных резиденций, то «разъезжал» (как выражалась его мать) по Парижу и Каннам, курсируя между «Фоли Бержер» и любимыми борделями. Он был таким заядлым кутилой, что даже имел собственную комнату в одном из самых аристократических борделей Парижа, обставленную сделанной на заказ эротической мебелью… Но об этом пока хватит.

Даже когда напряженность во франко-британских отношениях зашкаливала, Берти старался делать все, чтобы политика не стояла на пути его удовольствий. Он ладил как с французскими роялистами, так и с республиканцами, и просто хотел, чтобы все были друзьями и не мешали ему радоваться жизни. Бытует спорное мнение, что его сексуальные подвиги вынудили Францию, пусть брыкаясь и вопя, начать переговоры о «Сердечном согласии» — договоре, который в 1904 году раз и навсегда покончил с многовековой англо-французской враждой.

Говоря коротко, не было, пожалуй, в истории другого конфликта, который был бы обязан своим разрешением либидо одного человека.

Берти влюбился во Францию еще тринадцатилетним мальчиком. Он приехал в Париж с королевским визитом к Наполеону III и понял, что дворцы не обязательно должны быть такими скучными, как у его родителей. Королева Виктория и принц Альберт полагали, что гораздо важнее научить принцев латыни и истории, чем просто дать им побыть принцами. Они хотели воспитать его настоящим викторианцем, со всеми моральными ограничениями, к которым обязывало это звание.

В Париже между тем Берти танцевал, а шикарные дамы поддразнивали его, выпытывая, что же он прячет под килтом, в который его нарядили родители. Императрица Евгения, блистательная икона стиля, взяла Берти под свое крыло, несомненно заставив совсем не по-викториански трепетать то, что скрывалось под килтом. Наполеон III, парень не промах, поговорил с ним, как мужчина с мужчиной, и юный принц, должно быть, догадался, что в этом городе каждый сам себе устанавливает моральные принципы. В конце концов, французское словосочетание avoir le moral означает «быть большим оптимистом», и это значит, что можно делать все, лишь бы тебе было хорошо, не так ли?

Берти пришлось подождать еще несколько лет, прежде чем ему выпал шанс насладиться Францией сполна. Во-первых, родители хотели, чтобы он закончил образование. Они отправили его в Оксфорд и вдобавок к учебе заставляли ходить в театр на высокоинтеллектуальные лондонские пьесы. Но Берти был не создан для интеллектуальных развлечений и однажды шокировал театралов, громко спросив: «Кто-нибудь может сказать мне, о чем эта дурацкая пьеса?»

К 1860-м годам он решил, что с формальным обучением покончено и пора переключаться на неформальную практику. Он стал наведываться в Париж на ежегодные пирушки, зачастую в сопровождении одного лишь конюшего. И даже если за ним увязывалась жена (в 1863 году он женился на Александре, дочери принца Датского), она ему не мешала, поскольку спать ложилась рано, так что Берти располагал массой свободного времени, чтобы расслабиться вне семьи, благо в столице Франции все к этому располагало.

Он ходил в «Фоли Бержер» (здесь он наконец-то увидел постановку, которую понял до конца), угощал танцовщиц шампанским и даже обнаружил, что парижский воздух излечил его от дефекта речи. Дома у него были проблемы с буквой «р». А здесь эти «р» слетали с его языка с такой же легкостью, как остроумные шутки, которыми восхищались все дамы.