— Ах, ну конечно, — сказала девочка. — А еще мне нравится «Пчелка». Никому не хочется быть ужаленным или пойманным и узнанным, как в жмурках.

— И мне! И мне! — воскликнул Эдуард, захлопав в ладоши.

— Сможет ли он играть? — спросил я.

— Играть может кто угодно, — заверила она меня. — Даже немощный старичок вроде сэра Энтони Броуна. Или Брэндона.

Брэндон? Старичок? Ему уже за пятьдесят. М-да, староват.

— Или мой дядюшка Норфолк. И даже… — прыснула она от смеха, — моя двоюродная бабушка, герцогиня Норфолк!

— Эта старая карга? — усмехнувшись, бросила Мария. — Хотелось бы поглядеть, как она прижмет к стенке своего бывшего муженька. Да она поколотит его, как два года назад его полюбовницу!

— Нет, скорей уж он прижмет ее, и она опять умоется кровью.

Откуда, интересно, они разузнали о Норфолке и его любовном треугольнике?

— Нам нужны и другие игры, — церемонно произнес я. — Как вы относитесь к «Туфле по кругу»?[25]

Эту игру я запомнил с первого своего Рождества.

— Детская забава! — со смехом воскликнула Елизавета.

— В Рождество мы все дети.

— Послушные и воспитанные дети, — ворчливо добавила она. — Такие не показывают, что их расстроил проигрыш; им позволено играть допоздна, они могут веселиться целую ночь вместе со взрослыми, и никто не станет ругать их за то, что они без конца тащат в рот пирожные и сласти. И эти дети никогда, никогда не дерутся… зачем же драться, когда все дозволено?

Она говорила, точно старушка, предающаяся сладким воспоминаниям.

— Я люблю детей, — с тоской сказала Мария и ласково взъерошила волосы Эдуарда.

Он сердито оттолкнул ее руку.

Послышался осторожный стук в дверь. В комнату со смущенным видом вошел секретарь Тайного совета Питри.

— Прибыл лорд Западных островов, — сообщил он, — и его свита вызывает… э-э… некоторое беспокойство.

Я устало поднялся из-за стола. И вдруг почувствовал покалывание, легкий жар в левом бедре. Нет, только не это! Не надо больше ножных болячек! Язва исцелилась, ее больше нет! Она появилась от колдовского зелья, но его действие давно закончилось…

Да. Мне показалось. Я вздохнул от облегчения. Словно теплый медовый ливень пролился на сердце. На самом деле, я не готов опять терпеть эту муку.

— Я вынужден покинуть вас, — сказал я детям. — Вы же понимаете, что у меня еще полно дел. И примите мою благодарность за ваши советы.

Мария кивнула, поджав губы: такой вид обычно принимала Екатерина, когда ей что-то не нравилось, особенно в последние годы. А Елизавете уже давно не терпелось убежать из кабинета. Как и мне самому в юности. Пожалуй, больше всего подкупало меня в Уолси то… что он, став моим доверенным лицом, отсиживал за меня на любых занудных заседаниях.

Святки начались с торжественной полуночной службы, проведенной для моих приближенных в дворцовой церкви. Такого ослепительного великолепия, такой точности в каждой мелочи обряда, в каждом жесте священника наверняка не видели даже в Ватикане. Глядя, как поднимается к своду, синему с позолотой, дымок ладана, я торжествующе подумал о тщетных попытках тех, кто пытался приписать мне крайние реформаторские идеи. Можно отказаться от папской власти, но сохранить приверженность традициям. Немало авантюристов объявляли меня протестантом того или иного рода, согласно их собственным предпочтениям. Какая глупость! Впрочем, я сам клеймил позором разные сборища единомышленников, не позволяя им использовать меня.

Рождественские праздники удались на славу. Придуманные нами забавы и игры привлекли внимание и порадовали гостей. Екатерина пребывала в полном восторге, видимо забыв о недавней потере.

* * *

Много лет я не танцевал на придворных балах. Со времен Черной Нэн… Но настала пора вспомнить былое искусство, ведь я восстановил многие другие навыки. Итак, я буду танцевать на балу в Девятую святочную ночь, именно на это время мы назначили первый большой карнавал с участием множества иноземных музыкантов. На досуге я репетировал в своих покоях, оживляя в памяти старые и осваивая новые танцы.

О! Как же мне не хватало танцев в эти ужасные унылые годы, я тосковал по любимому занятию настолько сильно, что запрещал себе думать о них. Казалось, с танцами покончено навсегда.

И вот чудо! Все вернулось вновь, с первым же изящным поворотом в гальярде. Ее называют «возмутительной пляской», но молодежи она нравится…

Моя нога вела себя сносно, хотя последние две недели порой я чувствовал зловещее покалывание. Что оно означало? Возможно, ничего страшного. Я предпочел не обращать на это внимания.

* * *

Из Большого зала вынесли всю мебель, подготовив его к балу, и уже заняли свои места все мои лучшие музыканты с духовыми деревянными инструментами — рекодерами, крумхорнами и гобоями, и струнными — виолами, лютнями и арфами. Я велел начинать с простых и известных всем мелодий, чтобы каждый мог присоединиться к танцующим, а потом постепенно перейти к более затейливым новым пляскам. Сам я решил воздержаться от участия до сальтареллы, исполняемой ближе к концу бала. Мой выход изумит общество, как когда-то, в дни далекой молодости…

Я непринужденно беседовал с гостями, подходил то к одному священнику, то к другому, притворяясь, что ничего большего мне не нужно, старательно изображал почтенного пожилого короля, который руководит общим весельем и вовсе не спешит расстаться с тяжелой парадной мантией.

Рондо закончилось.

— Браво, браво! — воскликнул я, одобрительно кивнув, и хлопнул в ладоши.

Следующий танец будет мой. Расстегнув плащ, я бросил его на спинку кресла. Продолжая для видимости веселый разговор, я, незаметно приподнимаясь на носки, начал разминать икры и пальцы ног.

Музыкальное вступление… Я сделал первый шаг, резко выставив вперед ногу. И вдруг — как гром среди ясного неба — мое бедро прошила мучительная боль. Я оцепенел, пораженный ужасным приступом.

Ансамбль продолжал играть. Никто не узнает, что я пропустил момент моего вступления. В полнейшем смятении и неистовстве я принялся массировать ногу — проклятую предательницу! С каждым прикосновением я ощущал, как из бедра выделяется жидкость. С чего вдруг моя нога уподобилась мокрой губке? Болезнетворной губке! На мне были черные рейтузы, и на их атласной поверхности не проступило никаких пятен. Отлично. Проговаривая мысленно эти слова, я вдруг испытал обжигающую, неведомую мне доселе ненависть. Терзающая болезнь подкралась ко мне незаметно, словно коварный враг! Она столь же вероломна, как Анна Болейн, как кардинал Поль или герцог Бекингем. Ее, как и этих нечестивцев, послал Сатана, желая уничтожить меня. Но происки ее значительно опаснее: язва будет атаковать меня изнутри, незаметно разрушая мое тело.