– Вы ответите за самоуправство! – заявил «очкарик».

– Даже извинюсь, если ошибся, – ответил капитан. – Что там у тебя?

Вопрос был ко мне.

– Не успел еще досмотреть, товарищ капитан.

Я развязал горловину вещмешка и обнажил его содержимое. Рация! В сером металлическом корпусе, немецкий «Телефункен»!

– Да здесь рация! – воскликнул я, посмотрев на корреспондентов.

– Никонов, ну-ка – давай ее сюда! – распорядился Свиридов.

Я прихватил вещмешок, сунул в него рацию, передал ее Никонову и спрыгнул на землю.

Свиридов подошел к водителю грузовика:

– Ты их знаешь?

– Нет! – испуганно замотал он головой. – Полчаса назад подобрал, подбросить просили.

– Проверим. Записываю твои данные. Если обманул – будешь отвечать как пособник врага. Можешь ехать, – махнул рукой Свиридов водителю.

– Девоньки, осторожнее с попутчиками! А то такие вот – на ящик с минами посадят, а вы и знать не будете. Про бдительность помните! – крикнул я вдогонку.

– Ну, товарищи «корреспонденты», рацию в вещмешке вы как объясните?

– Это не наш вещмешок, – спокойно ответил «очкарик».

– Я что, по-твоему, сам его в кузов подбросил? – начал выходить из себя Свиридов.

Мы вызвали оперативную машину. Усадив в нее задержанных и уложив вещи, отконвоировали в штаб, к Сучкову.

Наскоро объяснили ситуацию. Запоздало, но я снял очки с задержанного, надел на нос и поднес к лицу газету. Они ничуть не увеличивали буквы, и стекло на ощупь было ровным.

– Верните мне очки, я без них плохо вижу, – заявил «очкарик».

– Не хуже меня, – отрезал я.

Подполковник решил подыграть мне:

– Зачем вам теперь очки? По законам военного времени вражеских агентов положено расстреливать. Разве у вас не так?

– А доказательства вины?

– А рация? Военно-полевой суд сочтет рацию «Телефункен» довольно веским доказательством. А очки без диоптрий? Объясните, зачем они вам? Объясните, зачем корреспондентам уважаемой газеты рация? Не слышу ответа!

Задержанные угрюмо молчали.

– Увести задержанных в камеры, каждого держать по отдельности.

Бойцы из комендантского взвода увели задержанных.

– Хвалю за наблюдательность, товарищи офицеры! Похоже, на этот раз к нам попала крупная рыбка. Никонов, бери «лейку» этого «корреспондента» и – быстро проявить фотопленку. Чего там они наснимали? Свиридов – звони в Москву – в редакцию. Надо узнать, есть ли у них такие сотрудники. Если есть, когда и куда их направляли в командировку?

Через час проявили фотопленку. На еще мокрой пленке были видны танки, разгружаемые с платформ на какой-то станции. Расчет был, видимо, на то, что при проверке документов с проявлением пленки никто связываться не станет.

Дозвонился Свиридов и до редакции. Оказалось, что сотрудники такие в «Красной звезде» были, но их описание никак не соответствовало нашим задержанным – ни по возрасту, ни по особым приметам. Похоже, агенты где-то познакомились с настоящими корреспондентами и, воспользовавшись их документами и личными вещами, наверняка их убили. Не дождется редакция своих сотрудников из командировки.

Когда Свиридов закончил доклад, повисла тишина.

Сучков затянулся папиросой:

– И что вы по этому поводу думаете, товарищи офицеры?

Я начал сопоставлять в уме факты. Мне, например, было понятно почти все: зачем изъяли у настоящих корреспондентов документы – агентам ведь нужны были подлинные, и для чего радиостанция. Неясно только – зачем нужно было фотографировать? По рации фотоснимки не передать, это не сотовый телефон XXI века. Меня внезапно озарило.

– Товарищ подполковник! Эта группа самолета будет ждать.

– Ну-ка, ну-ка, с чего ты взял, Колесников?

– Если они фотографировали танки и другую военную технику, то зачем? Не иначе – пленку хозяевам своим передать хотели, в подтверждение своей деятельности и подтягивания наших резервов. А как они это могут быстро сделать? Да только самолетом! А заодно их группу эвакуировать, или новых прислать на подмогу. Да и местность здесь подходящая – равнинная, самолет посадить есть куда, рация для передачи координат тоже есть.

– Интересный вывод, попробуем использовать при отработке версии.

Для допроса привели первого задержанного – того самого «очкарика». Глядя на него, я еще раз убедился – никакой он не «очкарик». Обычно такие люди без очков выглядят как-то беззащитно, щурятся. Ничего подобного на лице задержанного я не увидел.

Начали его допрашивать, но «очкарик» упрямо стоял на своем:

– Мы корреспонденты, про рацию знать ничего не знаем.

Тогда Сучков упомянул о проявленной фотопленке.

– Чего тут странного? – воскликнул «очкарик». – Мы же должны дать в газету снимок, показать мощь нашей армии.

– Я полагаю, что вы немецкий агент и ищете посадочную площадку для аэродрома, – надавил подполковник.

Но агент упрямо все отрицал.

– Ну, раз вы продолжаете упорствовать, вы мне больше не нужны. Мне придется вас расстрелять! – заявил Сучков.

– Не имеете права! Без суда это незаконно.

– Законно! По законам военного времени врага, взятого с оружием, можно расстреливать. И это не противоречит Женевской конвенции.

– Я хочу написать жалобу.

– Пожалуйста, вот вам бумага. Но казни она не остановит.

Подполковник подмигнул мне, пока задержанный карябал бумагу.

– Вот, возьмите, – «корреспондент» протянул бумагу Сучкову.

– Колесников, те двое поразговорчивее, потому этого – в расход. Выводи!

– Так точно, товарищ командир.

Я вытащил из кобуры пистолет.

– Выходи, руки за спину.

Задержанный, оглядываясь, медленно пошел вперед. За дверью стоял боец с винтовкой.

– Пошли со мной.

Мы вышли из здания.

– Стоять!

Я обратился к бойцу:

– Жалко пули на гада тратить. Принеси мне топор.

Боец побледнел, глянул растерянно.

– Где же я его возьму?

– Сбегай в хозвзвод, только мухой: одна нога здесь, другая – там.

Боец убежал.

Только сейчас до агента начал доходить весь трагизм его положения. Люди вообще боятся топоров. Понятно, что и нож и пистолет убьют одинаково. Но топор кажется чем-то запредельно жестоким, наверное – гены сказываются, еще со средневековых времен, когда казнили отрубанием головы или четвертованием.