Акселю показалось, что его на долю секунды хватил паралич. Он надеялся, что его страх незаметен со стороны так же ясно, как он его чувствовал. Он, конечно, знал о слухах. Так бывает всегда, ничего нельзя сохранить в тайне. Но он все же считал, что слухи удалось остановить. Он сам сделал все возможное, чтобы они не распространились. Все это по-прежнему у него внутри. Эрика ожидала ответа.

— Нет, не могу даже и предположить, что это могло быть. Люди всегда слишком много говорят, они так устроены. Совершенно не обязательно, что за этим действительно что-то скрывается. На твоем месте я не стал бы придавать этому значение.

Досада ясно отразилась на ее лице. Как он понял, она не получила того, за чем пришла, но у него не было выбора. Он сам себе напоминал паровой котел: стоит хоть чуть-чуть приоткрыть крышку, как все вырвется наружу. И одновременно что-то подталкивало его говорить, словно кто-то другой управлял его телом, и он чувствовал, как рот открывается помимо его воли и язык начинает говорить слова — слова, которые не должны быть сказаны. К его облегчению, Эрика поднялась, и это желание прошло. Она надела куртку и ботинки и протянула ему руку. Он посмотрел на руку и пару раз глотнул, прежде чем дотронуться до нее. Ему пришлось бороться с тошнотой, потому что контакт с кожей другого человека был ему неописуемо омерзителен. Она наконец вышла за дверь, но повернулась как раз в тот момент, когда он собрался закрыть ее.

— Да, кстати, а Нильс Лоренс имел какое-нибудь отношение к Алекс или к школе в то время? Ты не знаешь?

Аксель помедлил, но потом решился: так или иначе, она об этом все равно узнает — если не от него, так от кого-нибудь другого.

— А ты разве не помнишь — он вел дополнительные занятия один семестр.

И затем он закрыл дверь, запер на оба замка, защелкнул цепочку, прислонился к двери спиной и закрыл глаза. Потом взял моющие средства и уничтожил все следы нежеланного гостя. Он мыл и тер до тех пор, пока его мир опять не стал безопасным.

* * *

Вечер начался не очень хорошо. Лукас пришел домой в плохом настроении, и она все время пыталась предугадывать его желания, чтобы не вызвать у него еще большего раздражения. Она знала, что когда он приходит домой не в духе, то всегда ищет повод сорвать на ней свою злость.

Она уделила особое внимание ужину, приготовила его любимые блюда, накрыла на стол, положила приборы. Дети были у себя. Эмме она поставила на видео «Короля-Льва» в ее комнате, Адриана покормила из соски и уложила спать. Анна поставила в CD-проигрыватель любимый диск Лукаса с Четом Бейкером. Потом она оделась понаряднее и уделила особое внимание прическе и макияжу. Но она быстро поняла, что никакие ухищрения в этот вечер не будут играть никакой роли. У Лукаса определенно не сложился день на работе, и накопившаяся в нем ярость стремилась вырваться наружу. Анна видела отблеск в его глазах, и это было то же самое, что держать в руках гранату с выдернутой чекой и знать, что через несколько секунд она взорвется.

Первый удар был совершенно неожиданный — крюк справа в голову, от которого у нее зазвенело в ушах. Она схватилась за лицо и посмотрела на Лукаса, как будто все еще надеялась, что внутри его что-то дрогнет и он не изукрасит ее вновь синяками. Вместо этого у него появилось желание сделать ей еще больнее. Ей понадобилось очень и очень много времени, чтобы понять и принять как данность то, что ему просто нравилось избивать ее. Много лет она верила его объяснениям, что побои доставляют ему такую же боль, как и ей, но сейчас больше на это не надеялась. Она уже разглядела в нем зверя, и то, что она видела сейчас, было ей хорошо знакомо.

Она инстинктивно съежилась, чтобы защититься от последующих ударов, и, когда они посыпались на нее, попробовала сконцентрироваться на одной точке внутри себя — месте, куда Лукас не мог дотянуться. Хотя Анна чувствовала боль, с каждым разом все лучше и лучше могла абстрагироваться от нее. Она словно парила под потолком и смотрела оттуда сверху вниз, как она лежит, скорчившись на полу, и Лукас пинками вымещает на ней свою злобу.

Какой-то звук заставил ее быстро вернуться к реальности и опять опуститься в свое тело. В дверях стояла Эмма с плюшевым медвежонком в охапку, посасывая большой палец. Анна отучила ее от этого больше года назад, но сейчас от растерянности он опять был во рту как давнее средство утешения. Лукас еще не видел Эмму, он стоял к ней спиной, но повернулся, заметив, что Анна смотрит на что-то позади.

Прежде чем Анна успела остановить его, одним молниеносным прыжком он подскочил к дочери, жестко схватил ее и встряхнул так сильно, что Анна услышала, как зубы Эммы стукнулись друг о друга. Анна начала подниматься с пола, но все почему-то получалось как при замедленной съемке. Она знала, что эта сцена будет проигрываться внутри ее всю ее жизнь: Лукас трясет Эмму, которая смотрит большими непонимающими глазами на своего любимого папу, внезапно превратившегося в чужого страшного дядю.

Анна бросилась к Лукасу, чтобы защитить Эмму, но не успела. Она с ужасом увидела, как Лукас швырнул маленькое детское тельце о стену. Послышался неприятный ломкий звук, и Анна поняла, что ее жизнь безвозвратно переменилась. Глаза Лукаса были покрыты блестящей пеленой, и он непонимающе смотрел на девочку в своих руках, потом осторожно и нежно поставил Эмму на пол и опять поднял ее на руки. На этот раз он держал ее, как грудного ребенка, и смотрел на Анну стеклянными, ничего не выражающими глазами.

— Ее надо отвезти в больницу. Она упала с лестницы и ударилась. Мы должны объяснить им это. Она упала с лестницы.

Он говорил отрывисто, механически, как робот, и шел к двери, не оглядываясь, идет ли Анна следом. Совершенно потрясенная, почти не осознавая, что она делает, Анна пошла за ним. Ей показалось, что она видит все это в кошмарном сне и никак не может проснуться. Лукас повторял раз за разом:

— Она упала с лестницы. Они должны нам поверить. Мы только должны говорить одно и то же, Анна. Мы ведь скажем одно и то же, да, Анна? Она упала с лестницы, правильно?

Лукас бормотал и бормотал. Анна могла только кивать, ей хотелось выхватить из рук Лукаса Эмму, которая плакала от боли и испуга, но она не осмелилась. В последнюю секунду, когда они уже стояли на крыльце, она вышла из ступора и подумала об Адриане, который один оставался в квартире. Она бросилась за ним и всю дорогу в больницу, оберегая, прижимала его к себе. Ком в горле становился все больше и больше.

* * *

— Ты не хочешь приехать сюда и пообедать со мной?

— Конечно, с удовольствием. Во сколько?

— Мне кое-что надо сделать, так что примерно через час. Тебе подходит?

— Да, все здорово. Я еще успею немного поработать. Увидимся через час. — Небольшая пауза. Патрик помедлил и сказал: — Чмок-чмок. Пока.

Эрика почувствовала, как она покраснела от счастья, потому что это был маленький, но очень значительный шаг вперед в их отношениях. Она ответила ему точно так же и положила трубку.

Пока Эрика готовила обед, ей было немного стыдно за то, что она запланировала. В то же время она знала, что не могла поступить по-другому. И когда через час раздался звонок в дверь, Эрика сделала глубокий вдох и пошла открывать. Это был Патрик, и он получил страстное приветствие, которое Эрике пришлось прервать, потому что на кухне зажужжал таймер, сообщая о готовности спагетти.