газете «Литературный Ленинград» (№ 50) была помещена статья К. С. Петрова-Водкина «Смотреть своими глазами».

В ОГИЗе вышла в свет монография А. С. Галушкиной «К. С. Петров-Водкин».

1937

В первом номере журнала «Литературный современник» опубликованы выступления участников прошедшей в редакции беседы на тему «Пушкин и мы». Из выступления Петрова-Водкина: «Теперь, когда мы стоим на рубеже, обратили на себя внимание всего земного шара, тут уж без Пушкина нельзя. И он пришел нас спасать, когда мы опошляем наше творчество, и помогать, когда мы взбираемся на его вершины. Без него тут нельзя. Но нам, „изошникам“, трудно подойти к Пушкину еще и потому, что он настолько максимально чеканит образ, так выпукло кончает его, что не остается хвоста, за который можно ухватиться и продолжать дальше… Наша задача ведь именно в выкристаллизовывании, надо сохранить стиль, но вскрыть его как-то, приблизить к нашим дням, получить настоящего Пушкина»[716].

24 февраля в Москве в залах Всекохудожника на Кузнецком мосту открылась экспонировавшаяся ранее в Ленинграде персональная выставка К. С. Петрова-Водкина.

Поздравительные телеграммы в связи с открытием выставки прислали художнику Петрова-Званцева, С. В. Герасимов и др. В прессе появился ряд материалов о творчестве Петрова-Водкина. Среди них статьи Н. Пунина, К. Юона, А. Бассехеса и др.

«Эти чистые, светящиеся изнутри краски, эта истово проработанная, тяжелым трудом слаженная картинная плоскость, этот глубоко скрытый темперамент художника привлекали и расхолаживали. <…> Очевидна большая собранность, организованность, мудрая взвешенность его картин и вместе с тем расхолаживает кажущаяся их бестемпераментность. <…> Художника увлекает возможность ощупывания предмета. В капле воды, в утренней росинке он ищет отблеска вселенной. Предельная иллюзорность и условность уживаются в его творчестве. <…> В своих больших композициях К. С. Петров-Водкин упорно отбирает, формулирует, обтесывает каждую деталь, подобно трудолюбивому плотнику, подчиняя ее идее целого. В них человек, как и у многих крупных мастеров конца прошлого века, мечтавших о монументальности, сковывается условным ритмом, лишается индивидуального выражения, драматизма, действия. <…> Петров-Водкин относится к редким в наше время художникам-идеализаторам. Но и реалистическое зерно есть в его творчестве. <…> Он не прибегает к испытанным приемам улаживания всех противоречий в картине внешними средствами стилизации или эскизных недомолвок. Это суровое и правдивое самоограничение — одна из наиболее привлекательных черт художника, убежденного в том, что искусство строится на прочной основе знания и ремесла и не нуждается в побрякушках»[717].

Эскизы-наброски к картине «Колхозники». 1937. Бумага, графитный карандаш. РГАЛИ

«Замечательное дарование К. С. Петрова-Водкина занимает большое место в русском искусстве. Его продуманное мастерство, его большая композиционная искушенность базируются на основательном изучении классического наследия Европы, лучших заветов древнего русского искусства и на новейших достижениях французской живописи. Внешне отличительная черта его картин — их неизменный декоративизм. <…> В композициях Петрова-Водкина мы видим своеобразный сплав принципов искусства Запада с характерными чертами искусства Востока. Печать больших размышлений лежит на всех его работах. Тяга к философскому истолкованию каждого явления действительности сопровождает все его работы. Однако это истолкование он дает не всегда в живом образе, а часто в абстрактных схематических формах. Именно поэтому проблемы пространственного окружения человека его интересуют часто больше, чем сам живой человек. Петров-Водкин — замечательный композитор. Строгая ритмичность пятен и линий картин — его большое достоинство. Пластическая статичность, выражающаяся в застывшем движении фигур, составляет отличительную черту его полотен. После Октябрьской революции его живописные образы стали все чаще наполняться внутренней выразительностью; у его персонажей появился живой взгляд; на человеческих лицах стали отражаться страдания и страсти. <…> Тематика Петрова-Водкина всегда демократична и народна. Свои творческие замыслы он любит завершать целыми циклами картин. Такие циклы им созданы на темы о материнстве, о детстве и юности, на тему о революции»[718].

«Петров-Водкин? Странно общее впечатление, большой индивидуальный и серьезный мастер, но вместе с тем ужасно холодный и неровный. Крепче всего он в полуфигурах, фигурные композиции в целом слабы, а натюрморты частью натуралистичны… Большая выставка для него невыгодна, отдельными вещами можно восторгаться…»[719]

Лето провели в деревне Ново-Сиверской на реке Оредеж с дружественными семьями Урлаубами и Голубятниковыми. П. К. Голубятников был учеником Кузьмы Сергеевича, дружил с ним, бывал у него в Детском Селе. С семьей инженера-химика Л. Л. Урлауба Петровы-Водкины познакомились в 1926 в Шувалове и с тех пор поддерживали самые тесные отношения. В 1930 Петров-Водкин крестил двухлетнюю Таню Урлауб[720]. В Сиверской было написано полотно «Девочка с куклой (Портрет Татули)».

Петров-Водкин работает над картиной «Пушкин в Болдине». 1936. Бумага, карандаш

Эскиз картины «Пушкин в Болдине». 1936. Бумага, графитный карандаш.

Пушкин. Этюд для картины «Пушкин в Болдине». 1936. Бумага, графитный карандаш. Все — Всероссийский музей А. С. Пушкина, Санкт-Петербург

В Ленинграде продолжает работу над начатой в 1936 картиной «Пушкин в Болдине». Для фигуры Пушкина художнику позировал его друг Л. Л. Урлауб[721]. Картина была предложена на Всесоюзную пушкинскую выставку 1937 года, но отклонена выставкомом, уничтожена автором. Рисунки (этюды и эскизы) к картине были показаны на персональной выставке художника 1936–1937.

«Я смело могу сказать: на творчестве Пушкина, его пластических образах, строгости, простоте рисунка я учился живописи. И поэтому моя работа над Пушкиным для меня не является случайностью.»[722].

«Что касается, моей дальнейшей работы, то я остановился на том, чтобы дать Пушкина в Болдине. Одиночество, интриги столицы, Пугачев, проба исторического исследования, — вот эти моменты. Но дело в том, что в самом Болдине ничего интересного я не нашел; мне запомнилась только комната приказчика и деревянные стены. Мне кажется, что в Болдине должны быть деревянные струганные доски на стенах, и вот я беру их, чтобы придать комнате более деревенскую обстановку, даю также дедовский диван, зеркало. <…> Но имеется большая трудность в слиянии образа Пушкина, уже навеянного историей, с живой личностью, установить здесь пропорции очень трудно. Я был на его квартире на Мойке, обошел ее всю, все осмотрел и теперь начинаю понимать, что мне нужно»[723].

«Пушкин <…> После большого промежутка времени я снова берусь за его портрет. Хочется показать его в период напряженнейшей работы. Это — Болдино. Пушкин один, в размышлении. Вечер весь дом спит… „Мчатся тучи, вьются тучи…“ Поэт в каком-то архалуке, наедине… Он уже много сделал, он парит где-то высоко… Может быть рождается „Скупой рыцарь“. Мне всегда было страшно обращаться к образу этого титана творческой мысли. Я не