— Угу! — Стива поспешно закивал головой, вспомнив при этом свою глухую соседку, которая вечно врубает телевизор на полную громкость.

— Так вот! И еврей ему помогал! Давал деньги! Но как? Под проценты! И что в итоге? Сначала славянин, конечно, радовался, строил мельницу или скот покупал, работал как каторжный! И что в итоге? А в итоге он на всю жизнь оказывался в кабале у еврея! Всю жизнь был вынужден отрабатывать долг! И так повсеместно! И что же еврей делает дальше? Не знаешь?

Стива мотнул головой, внутри его черепной коробки стало постепенно увеличиваться давление. Действительно! Какого директора банка ни возьми — всё жиды одни!

— Не знаешь… Евреи начали землю скупать! Землю!

— Так и щас вон… Кодекс приняли… — Стива шептал полным ужаса голосом. До него вдруг внезапно дошло, что вообще происходит на свете!

— Вот! Землю купили — их уже не выгонишь! Не вытравишь ничем! Дальше — больше! Вот еврей богатый! Вот он с деньгами! Куда теперь?

— Во власть… — Облонский смотрел перед собой стеклянными глазами.

— Вот! Наконец-то Господь оживил твои извилины… Во власть! Но как? Через гнусную лесть! Через подарки всякие, способствующие развращению! А зачем?

— Чтобы налогов не платить?

— Да какие уж налоги! Ничего не платить, а брать! Грабить безнаказанно народ русский! Ослабла Русь, споили её жиды! Развратили! Кровь испортили! Ты хоть раз видел, чтобы еврей женился на христианке? Нет! Зато своих блядей подпихивают власть имущим только так! А зачем? Всё затем же! Укрепиться у власти! И грабить, и грабить, и грабить!

Отец Лазарь раскраснелся, глаза его сверкали. Облонскому показалось, что пожилой священник похож на Александра Невского. Кто, мол, к нам с этим… как его? Короче, кто к нам придёт — тот погибнет!

— И в остальных странах так же! Это я тебе про государство их — Израиль этот! Ты хоть знаешь, что там, где сейчас Израиль, — раньше была британская метрополия? Палестина.

— Да, — Стива утвердительно кивнул.

— Да? — архимандрит недоверчиво на него воззрился.

— Нет, — поспешно мотнул головой Облонский, не в состоянии оправиться от идеологического шока.

— Так вот! Это англичане завоевали Палестину! Построили там заводы! Принесли цивилизацию, культуру! И что? Как только это дикая пустыня стала пригодна для жизни — тут же объявились евреи и потребовали, чтобы им её отдали! Каково? Сами не воевали, не строили! Эх! — архимандрит в сердцах налил себе треть стакана коньяку и хлопнул одним махом. — Но самое страшное, — продолжил он, тараща глаза и покраснев, как скатерть на столе колхозного председателя, — что евреи действуют организованно!

— Как?

— Они управляются из единого центра, — отец Лазарь заговорщицки стал озираться по сторонам. Наклонившись к самому уху Облонского, прошептал: — Из США. Там теперь сионистский мировой центр.

Стива смотрел архимандриту в глаза и понимал, что он, Облонский, никогда уже не сможет быть прежним. Никогда он не будет больше милым и беззаботным Стивой. Отныне в нём проснулся Степан. Русский Степан Облонский.

— А марксизм?! Кто его поддержал? Евреи! — отец Лазарь снова начал нарезать круги вокруг своего слушателя. — А почему? Да потому что сами всё и устроили! Это они придумали все эти биржи, что сеют только хаос! Отныне человек уже не знает, кто владеет его предприятием в этот день — русские люди или же кучка жидов! Они намеренно доводили фабрики до разорения, намеренно рекомендовали увеличивать рабочий день и снижать зарплату, а когда массы, не выдержав такого гнёта, взбунтовались — они обернули их гнев против тех, перед кем ползали на брюхе. Против властителей! Евреи подсунули рабочим, которых сами и довели до отчаянья, марксизм! И взбунтовавшиеся, слепые, неграмотные люди вознесли их на самую вершину… — архимандрит замолчал.

Это была настоящая минута молчания. Когда двое не могут говорить, скорбь запирает их уста. Через минуту отец Лазарь продолжил:

— Троцкий — настоящее имя Лейба Давидович Бронштейн, Каменев — Лев Борисович Розенфельд, Свердлов Яков! Ну и конечно — Джугашвили!

— Что, и он тоже? — в ужасе закрыл рот ладонью Стива.

— Нет, он не еврей! Но тоже чума! Все эти армяне, грузины, чеченцы, азеры вонючие! Прочие ироды!

— Да… Хачей у нас сейчас больше, чем жидов, — мрачно заметил Степан.

— И все кровь русскую пьют! — ударил себя кулаком в грудь архимандрит, да так сильно, что жировой покров его тела после этого удара ещё долго колыхался. — А теперь, после этого СССР — Сионистских Сволочей Собственной Республики — не вычислишь. Замаскировались, все русскими стали. Поди теперь докажи, что он жид! Страны нашей многострадальной многие несчастия! Горе, горе народу русскому! Скорбит по нему каждое сердце православное. Великие испытания прошла Русь и выстояла, были сыны её чисты кровью своей и помыслами, но теперь…

— Что теперь? — Облонский подался вперед всем телом, каждой клеткой ощущая горячий призыв Родины.

— Уничтожили! Ироды окаянные! Кровь испортили! Когда вижу я этих чурок, «лиц кавказской национальности» рядом с нашими беленькими да голубоглазыми девушками — сердце моё на куски разрывается! Вопить хочется и волосы на себе рвать, кричать хочу: «За что же, Господи, допускаешь ты, за какие грехи наши лишаешь ещё одной русской матери!» Сыплются, сыплются! Как тараканы из всех щелей лезут! Землю нашу, дом наш отравляют своим дыханием зловонным! — отец Лазарь упал в большое, обитое красным бархатом кресло и закрыл рукой лицо, плечи его сотрясали рыдания.

Облонский сидел напротив, не в силах пошевелиться, но всем телом ощущая, как на него снисходит божественное благословение, могучая энергия расправляет каждую клетку его тела.

— Не позволю!! Не отдам!!! — голос Стивы в этот момент больше напоминал звериный рык, глаза сверкали безумием, а сжатый кулак с такой силой грохнул по журнальному столику, что стоявшее ближе к краю блюдце подпрыгнуло и перевернулось.

Степан вскочил, упал перед архимандритом на колени, схватил того за плечи и, приблизив своё искажённое праведным христианским гневом лицо к луноподобному лику попа, запинаясь, проговорил:

— Отец святой! Отстоим Россию-мать — не отдадим хачам и жидам на поругание. — Облонский сглотнул слюну.

— Э-э-э… — печально протянул отец Лазарь, отстраняя от себя новоиспеченного адепта православия. — Не так-то это просто сделать… Многие уже пытались и погибли бесславно или были жидами так обмануты, что, сами того не сознавая, только на пользу им сработали. Здесь нужно думать. Они ведь ни перед чем не останавливаются. Главное их орудие — это кровь. Свою кровь они ни с кем не мешают, зато другим народам… Вот что будет, если спарить худую лошадь с хорошей, породистой? А? Родится жеребёнок — получше плохой, но похуже хорошей… Так и дети еврейские и хачинские от наших баб — сиречь ублюдки! Полукровки! А что с ними делать? Избить младенцев? Господь не велит… Вот и что прикажешь делать: с одной стороны — хачи, а с другой — жиды. Да и девки наши… — архимандрит махнул рукой, — что уж говорить — дуры!