приветствовал нас ни словом, ни движением. Потом мы прошли еще мимо нескольких келий, но в них не было света, лишь непроглядная, как смола, тьма дыхнула на нас оттуда. Прошли мимо поворота, уходящего куда-то вниз. Туда, где из мрака не доносилось ни звука, ни дуновения.

Келья нашего спутника оказалась крохотной пещеркой, где не было даже лежанки: подстилка, грубый плащ, глиняный кувшин. Я попытался представить, что чувствует человек, оставшийся здесь один в полном мраке и безмолвии. Не зря монашество именуют подвигом.

– Не страшно? – спросил я.

– Страшно, когда бесы приходят, – ровным, бесстрастным голосом отвечал отшельник, – и искушают.

Когда мы, наконец, выбрались наружу, у меня было одно желание: поскорей убраться подальше от этого места. Все то, зачем я шел сюда – интриги, козни, лазутчики, тайные посланцы, – показалось теперь таким мелочным и незначительным, что даже не хотелось об этом думать. Меня коснулось нечто вечное и непостижимое. Страшное и непонятное для слабого человека. Отдав проделавшему с нами это путешествие в преисподнюю мешочек с остатками ладана, я направился к лошадям.

Вот тут и обнаружилось, что нет Баркука. Он вошел вместе с нами в пещеру, а обратно не вышел.

– Не пропадет, – успокоил нас один из отшельников, – проплутать здесь можно долго, но совсем не заблудишься. Пещеры не так уж велики.

Несколько человек устремились на поиски. Нам же волей-неволей пришлось болтать с остальными. Напряжение и недоверчивость прошли, и разговор пошел бойко.

Оказалось, что пещеры уходят вглубь горы на несколько уровней. Кто их вырыл, неизвестно. Еще от прежних времен остались, когда был здесь древний город Наручадь. Его Батый разорил. Окрестные ведуны рассказывают предания, что это дело рук неведомого народа – чуди. Были они великими колдунами и знахарями, а потом исчезли. Ушли под землю, затворившись в тайных пещерах. Сказок много рассказывают: про призраки, про сокровища.

Отшельники это место облюбовали, когда здесь Узбек жил. Много всякого народа тогда сюда потянулось, среди них – немало приверженцев христианской веры. Архиереи часто бывали со свитой. Жили подолгу. Добирались сюди из Киева, даже с самого Афона и Царьграда. Старые люди помнили грека, который искал иноческого подвига в северных лесах, желая уподобиться первым фиваидским отшельникам. Насельники те к прежним чудским пещерам немало своих келий и ходов добавили. Совсем уже было монастырь здесь образовался, мало не успели получить устав и игумена.

Потом хан уехал. С ним пропали сильные и богатые. Последние тридцать лет сюда не то что архиереи, священники редко заглядывали. Когда в Червленом Яру монастыри были, часто иеромонахи наезжали. Теперь там запустение. Бывают изредка, наездами, разные пастыри из безместных. Но не задерживаются. Отслужат общую службу несколько раз, отпоют усопших, а к причастию приходится ездить далеко. Оттуда и святую воду везут.

Года два назад появлялся один архиерей, но был он папской веры. Предлагал и устав, и священника, и поставление в игумены. Не соблазнились. Однако он не огорчился. Сказал, что, если надумаете, найдете его в городе Сарае. Только дело это несподручное. Здесь каждый сам по себе. Нет никакой общины. Многие даже не знают, кто в соседней келье спасается. Сам человек общения не ищет, и к нему никто не лезет. Отшельники. Есть такие, что без пострига. Просто беглецы от мира.

– Эдак у вас здесь и разбойники могут прятаться, – заметил Мисаил.

– Всякое может быть, – без улыбки ответили ему. – Места под землей много.

Наконец из входа показался Баркук. Судя по его довольному виду, он нимало не смущался и был доволен случившимся приключением.

XXXV. Как известное превращается в неизвестное

На обратном пути мы нещадно бранили Баркука за легкомыслие. Оказывается, он решил заглянуть в один из проходов, уходящих вниз. На вопрос, что он там собирался увидеть в полном мраке, не имея с собой даже маленькой свечки, мальчик, не моргнув глазом, ответил, что все у него было. Собираясь еще накануне в подземелье, он сунул за пазуху и огниво, и свечу, и даже небольшой пучок сухих лучин. Правда, зажигал огонь под землей всего несколько раз, да и то ненадолго, чтобы осмотреться. Понимая, что свет издали привлечет внимание, Баркук старался двигаться в темноте, держась за стену. Заблудиться он тоже не боялся. В горах на родине ему не раз приходилось попадать в лабиринты среди скал, и он знал верное правило, как не потерять дорогу, – нужно всегда идти вдоль одной стены.

Баркуку удалось забраться довольно глубоко, спустившись на две подземные галереи вниз, но ничего особенно интересного он не обнаружил. Кельи в глубине были пустыми. Отшельники старались держаться ближе к выходу. Нашли его сразу. Никакого запутанного лабиринта под землей нет, всего несколько ходов с кельями по бокам, поэтому спрятаться в пещерах трудно. Разве что затаиться в одной из камор.

На краю леса нас поджидал Злат с несколькими стражниками. Оказывается, он потихоньку проследовал вслед за нами и сидел в засаде неподалеку. Симон вытащил из-за пазухи небольшой охотничий рог и протянул доезжачему.

– Это я на всякий случай дал, – пояснил тот, заметив мое недоумение. – Сигнал подать, если что.

Нам о всех этих мерах предосторожности не говорили, чтобы зря не пугать.

Уже во дворце, вернув Симбе его наряд, Симон поделился своими размышлениями. Прислушиваясь к разговорам обитателей пещер, он слышал русскую речь, но ничего особо интересного эти люди не сказали. Судя по всему, здесь не было пришельцев издалека, как не было священников и даже образованных людей, знающих греческий язык. Плохо, что ничего нельзя сказать наверняка. Если даже все обитатели пещер не знают друг друга, то там может скрываться кто угодно. Особенно если вспомнить известие о приезде католического епископа из Сарая. Значит, где надо про это пещерное убежище знают и имеют на него виды.

Вряд ли они оставили его без присмотра. А такие люди не выбегают легкомысленно из своих укрытий, подобно другим простодушным отшельникам, прельстившись дармовым ладаном.

А вот былым Феодоритовым приспешникам здесь точно делать нечего. Русь далеко, православных приходов поблизости нет. Из этих краев сподручней мутить воду в Орде или хоронить в лесах концы каких-нибудь темных дел. Вынюхивать тайно здесь больше было нечего.

Симон собирался завтра пойти к мохшинскому эмиру и уведомить его от имени митрополичьего дома, что поселение в лесу не является монастырем, а следовательно, не находится под управлением православной церкви. Получается, оно не под защитой ханского ярлыка, а полностью подчинено улусным властям.

– В Писании это называется «умыть руки», – засмеялся Злат. – Я ведь смолоду в священники готовился, поповский сын.

Однако едва монах, отобедав с нами, удалился, Баркук снова попросил его выслушать. Он не хотел говорить об этом