Строительство ниши – это взаимообусловленный механизм взаимодействия между организмами и внешней средой, способствующий фенотипической пластичности и не всегда связанный исключительно с выживанием. Причем строительные (конструктивные) наследственные ресурсы могут представлять собой не только некий биологически активный субстрат, но и модели поведения. ДНК при этом концептуализируется как динамичное хранилище динамических данных, заключенное в стабилизирующие хромосомные структуры. Эти пластичные структуры чрезвычайно активно регулируются: в пределах одного клеточного цикла посредством действия нуклеопротеиновых комплексов, между несколькими поколениями клеток – посредством эпигенетических модификаций, что в сумме составляет основу естественной генной инженерии. В самореферентной клеточной структуре центральный геном – один из многих элементов клеточной архитектуры, и каждый из которых, в свою очередь, – продукт конструирования ниши, а их взаимосвязи внутри клетки составляют содержание более крупного процесса естественной клеточной инженерии. Собственно, и возникновение самой клетки можно назвать первым удачным строительством ниши (Torday J. S., 2016).

Строительство ниш в концепции ОПЭ – процесс естественной информационной инженерии, причем происходящий и на уровне субклеточных информационных элементов – митохондрий, рибосом, плазматических мембран, эндоплазматического ретикулума. Но возможность реализоваться для них есть только одновременно и только в пределах одновременного формирования целостной клетки, а сама клетка может сформироваться только в пределах меж- и надклеточного информационного пространства, естественного или симулированного. Аналогичный подход, судя по всему, неизбежен и для более высоких уровней биологической, а скорее всего, и социальной организации.

Один мир – одно здоровье

В качестве информационных векторов, «сшивающих» разные уровни или/и разные блоки всеобъемлющей биологической системы, рассматриваются иногда вообще все инфекционные агенты, не только вирусы. На этом взгляде основывается парадигма One Health («Один мир – одно здоровье», в официально принятом переводе ВОЗ (Hitziger M. et al., 2018), здесь и далее – ОМОЗ). Концепция ОМОЗ изначально возникла из расширенных исследований распространения зоонозных инфекций (зоонозы – инфекционные заболевания, передающиеся от животных человеку) в широком контексте окружающей и социальной среды (рис. 28), но применение предложенного в нем подхода очень быстро раздвинулось на весь комплекс сложных перекрестных взаимоотношений, определяющих совместное благополучие (здоровье) человека, животных и окружающей среды (Woods A. and Bresalier M., 2014).

Одним из наиболее интересных и показательных применений концепции ОМОЗ стал развернутый анализ эпидемии Эбола 2013–2015 годов, с рассказа о которой началась эта книга. Собственно, эта вспышка Эболы была далеко не первой, но предыдущие эпизоды были весьма ограниченными ввиду большой удаленности мест возникновения (Mwangi W. et al., 2016). Неловкий тычок Эмиля Уамуно в мелкую летучую мышь оказался точным ударом в сердцевину сплетения сложных экологических, социальных и биологических факторов.

Рис. 28. One health

Следует начать с того, что Эмиль и лолибело вообще не должны были бы встретиться. Что бы ни говорилось, даже в Африке большинство видов летучих мышей издревле не были ни традиционно настолько близкими сожителями человека, ни его по-настоящему традиционной пищей. Однако засухи, обезлесение вкупе с перенаселенностью деревень изменили как пути обычных миграций летучих мышей, их ареалы, так и глубину человеческого проникновения в джунгли в рамках обычной жизнедеятельности. Именно усугубляющаяся бедность и перенаселенность двигала африканские общины вглубь джунглей, заставляя осваивать новые территории и новые источники пропитания, включая диких животных, в том числе приматов, которые одновременно становились новыми резервуарами множества вирусов, распространяемых активно мигрирующими по новым маршрутам животными, не только рукокрылыми, но и приматами, грызунами, и, может быть, в первую очередь – насекомыми. При этом трансграничные контакты людей также резко активизировались, а местные обряды, например похоронные, становились все более массовыми. В то же время хроническая недофинансированность национальных систем здравоохранения накладывалась на их нарастающую перегруженность массовыми инфекционными заболеваниями (вирусные лихорадки, малярия, туберкулез и пр.). Можно сказать, что и экологические, и социальные системы Западной Африки оказались в своего рода состоянии критичности, когда незначительного и сравнительно случайного импакта было бы достаточно для лавинообразного развития катастрофы. В итоге в общем-то не самый контагиозный патоген вызвал сверхвысокую смертность; общая смертность в вовлеченных странах за период 2014–2015 годов превысила средние многолетние значения не только за счет, собственно, лихорадки Эбола, но и за счет увеличившейся смертности от «обычных» африканских инфекций в результате бездействия повергнутого в состояние коллапса местного здравоохранения. Фактически только помощь тысяч медиков-волонтеров со всего мира смогла реанимировать национальные системы здравоохранения и вернуть их в состояние хотя бы относительной компенсации.

Развитие коронавирусной пандемии происходило по во многом отличающемуся, но принципиально схожему сценарию, если описывать его в рамках парадигмы ОМОЗ (Schmiege D. et al., 2020); даже высокоорганизованные системы здравоохранения в какой-то момент оказались декомпенсированными ввиду гораздо более высокой контагиозности SARS-CoV-2. Первичным толчком, очевидно, послужили тесные контакты тех же летучих мышей с некими промежуточными животными, а их – с людьми.

Такое же обезлесение и наступление индустриальной цивилизации вглубь прежде совершенно диких территорий наложилось на индустриализацию разнообразной ресурсной базы китайской гастрономии, когда деликатесные даже для китайской кухни продукты стали доступны массовым слоям населения, прежде довольствовавшимися крайним однообразием блюд. Вероятно, интенсивность трансграничных (авиа-) коммуникаций хотя уже и не росла экспоненциально последние годы, но очевидно, достигла того критичного уровня, когда стала существенным фактором эпидемиологической уязвимости всего человечества.

Можно вспомнить, что возникновение множества значимых инфекций иногда напрямую увязывается с достижением качественно нового уровня развития транспортных коммуникаций, перемещений людей, товаров и услуг: формирование «Великого шелкового пути» – с появлением чумы, трансатлантических путешествий – с сифилисом в Европе и гораздо более катастрофичной оспой в Америках, появление холеры вне Индии – с прямым регулярным морским сообщением с Бенгалией, а гриппа и, возможно, ряда других ОРВИ – такого же сообщения с Кантоном. Вовлечение в интенсивный транспортный оборот Центральной и Западной Африки совпало с эпидемией СПИД.

ОМОЗ не рассматривает информационно-физические аспекты коммуникаций в рамках своей триады отношений «окружающая среда – животные – человек», однако именно эти группы узлов можно считать расширенными эквивалентами «информационных синапсов» из теории безмасштабной когнитивности (ТБК) Майкла Левина (УПС: глава V). В оригинале «синапсы» обеспечивают совместную способность регулировать прохождение сигналов исходя из состояния аналогичных элементов. В расширенном понимании «синапсы» работают как «информационные реле», в которых канал