Они то принимали, то отвергали эту идею, пока ели пиццу и пили шампанское, а дождь хлестал по стеклу.

А затем Сюзанна ощутила внизу живота дрожь, которую уже научилась воспринимать как знамение. Она посмотрела на дверь, и на одно тошнотворное мгновение ей показалось, что менструум слишком поздно предупредил ее: она увидела, как дверь открылась и на пороге возник Хобарт. Он пристально глядел на Сюзанну.

— Что такое? — спросил Джерико.

Его слова помогли Сюзанне осознать ошибку. Видение было более реальным, чем раньше, что, вероятно, означало близость знаменуемого им события.

— Хобарт, — пояснила Сюзанна. — И мне кажется, у нас почти не осталось времени.

Джерико болезненно сморщился, но не стал подвергать сомнению ее предчувствие. Если она говорит, что Хобарт близко, значит, так оно и есть. Она превратилась в оракула, в колдунью; она читала по воздуху и всегда получала дурные вести.

Переезжать с места на место было непросто из-за ковра. На каждой новой остановке им приходилось объяснять хозяину или управляющему гостиницы, что они обязательно должны взять ковер с собой в комнаты. А когда они уезжали, его приходилось перетаскивать обратно в машину. Эти действия привлекали ненужное внимание, но выбора у них не было. Никто и не обещал, что таскать за собой рай будет легко.

3

Через полчала Хобарт распахнул дверь гостиничного номера. В комнате до сих пор оставалось тепло ее дыхания. Но сама женщина и ее черномазый исчезли.

Опять! Сколько раз за последние месяцы он стоял, рассматривая брошенный ими мусор, вдыхая тот же воздух, каким недавно дышала она, глядя на смятую постель? И всегда он приходил слишком поздно. Всегда они опережали его, ускользали, а ему оставалась еще одна комната с призраками.

Да, у Хобарта не будет спокойных ночей и мирных дней, пока он не схватит эту женщину и не прижмет к ногтю. Это стало его навязчивой идеей: схватить ее и наказать.

Он слишком хорошо знал, что в наш испорченный век для каждого мерзкого преступления найдется оправдание и, когда Сюзанну поймают, ее возьмутся защищать красноречивые адвокаты. Вот почему он разыскивал ее лично, вместе с несколькими верными людьми: он хотел показать ей истинное лицо закона, прежде чем набегут либералы с оправданиями. Женщина поплатится за то, что сотворила с его подчиненными. Она будет умолять о пощаде, но он останется тверд и глух к ее мольбам.

В этом деле у него был союзник — Шедуэлл. Никому из соратников он не верил так, как верил Шедуэллу. Они были родственными душами. Хобарту это давало силу.

А еще, как ни странно, ему давала силу книга. Та книга с шифрами, которую он отнял у Сюзанны. Хобарт тщательно изучил обложку, бумагу, переплет, проанализировал их на предмет тайных знаков. Но не нашел ничего. Только слова и картинки. Их тоже исследовали эксперты, и книга якобы оказалась обычной книгой сказок. Иллюстрации и текст производили самое невинное впечатление.

Но Хобарта не проведешь. Книга скрывала нечто большее, чем какое-то там «жили-были», в этом он не сомневался ни на миг. Когда он наконец доберется до женщины, он каленым железом заставит ее все объяснить, и никакие слабаки его не остановят.

4

Они стали гораздо осторожнее после того случая в Ньюкасле, когда едва не попались. Вместо мегаполисов, где полно полиции, они теперь выбирали городки поменьше. Что, конечно, тоже имело свои недостатки: приезд двух чужаков с большим ковром неизменно вызывал вопросы и пересуды.

Однако смена тактики сработала. Они не задерживались на одном месте больше чем на полтора дня, бездумно переезжая из города в город, из деревни в деревню, и их след постепенно остывал. Спокойные дни складывались в недели, недели — в месяцы, и иногда казалось, что преследователи оставили попытки схватить их.

В такие моменты мысли Сюзанны часто обращались к Кэлу. Сколько всего произошло после того вечера на берегу Мерси, когда он признался ей в любви. Она размышляла, в какой степени его чувства были вызваны менструумом, коснувшимся Кэла и проникшим в него, и много ли там было любви в обычном понимании этого слова. Иногда Сюзанну охватывало желание поднять трубку и набрать его номер, и несколько раз она даже делала это. Но что-то удерживало ее от разговора — мания преследования или, как подсказывала интуиция, чужое присутствие на линии, которую все-таки прослушивали. На четвертый и пятый раз к телефону подходил не Кэл, а какая-то женщина. Она спрашивала, кто это, а когда Сюзанна не отзывалась, угрожала сообщить в полицию. Больше она не звонила — дело не стоило такого риска.

У Джерико было собственное мнение по поводу Кэла.

— Муни из чокнутых, — сказал он, когда имя Кэла всплыло в разговоре. — Тебе лучше забыть его.

— Если ты чокнутый, ты ничего не стоишь, так получается? — спросила она. — А как же я?

— Теперь ты принадлежишь к нашему народу, — ответил он. — Ты из ясновидцев.

— Ты совсем меня не знаешь, — возразила Сюзанна. — Я столько лет была обычной девчонкой…

— Ты никогда не была обычной.

— Ну, знаешь! Поверь мне, была. И до сих пор ею остаюсь. Здесь. — Она хлопнула себя по лбу. — Иногда я просыпаюсь и не могу поверить в то, что произошло… что происходит со мной. Когда я думаю о том, какой стала.

— Нет смысла оглядываться назад, — сказал Джерико. — Нет смысла думать о том, как все могло бы быть.

— А ты и не думаешь, верно? Я заметила. Ты больше не упоминаешь о Фуге.

Джерико улыбнулся.

— А зачем? — спросил он. — Я счастлив тем, что есть. Счастлив быть с тобой. Может быть, завтра все изменится. Может быть, вчера все было иначе, я не помню. А вот сегодня, сейчас, я счастлив. Я даже полюбил Королевство.

Она помнила, каким потерянным был Джерико в толпе на Лорд-стрит. Он сильно изменился с тех пор.

— А если ты никогда больше не увидишь Фугу?

Джерико на мгновение остановился.

— Кто знает? Лучше об этом не думать.

Их роман был странным. Сюзанна училась новому видению у заключенной внутри нее силы, а Джерико с каждым днем все сильнее увлекался очарованием этого мира, тривиальность которого она различала все яснее. И вместе с новым пониманием, так не похожим на прежнюю упрощенную схему, к ней пришла уверенность, что оберегаемый ими ковер и на самом деле является последней надеждой. А Джерико, чей дом остался в Сотканном мире, постепенно становился равнодушным к судьбе Фуги. Он жил настоящим и ради настоящего, забывая мечтать о будущем и сожалеть о прошлом. Он почти не интересовался поисками безопасного места для Фуги, его куда больше привлекало другое, увиденное на улице или по телевизору.

И хотя он был рядом и говорил, что Сюзанна всегда может на него положиться, она ощущала себя абсолютно одинокой.