У него радостно екнуло сердце. Не Чарли, но голос очень похож.

– Оливия?

– Номер твоего сотового я потеряла, и последний час меня мурыжил сначала электронный кретин, а потом живой. Ладно, неважно. Слушай, я страшно волнуюсь за Чарли. Можешь послать вашу мигалку к ее дому?

С трудом унимая нервную дрожь, Саймон сказал Прусту:

– Машину к дому Чарли.

До сих пор ему не приходилось отдавать приказы Снеговику.

Пруст развернулся к телефону на соседнем столе.

– Что случилось? – произнес Саймон в трубку.

– Сегодня Чарли оставила мне сообщение на автоответчике. Фактически вчера, только я не ложилась. Короче, она попросила меня приехать, обещала оставить ключ на обычном месте, чтобы я вошла, если ее не будет.

Саймон знал, что Чарли имеет обыкновение оставлять ключ под мусорным контейнером. Воспользовавшись пару раз, он даже отчитал Чарли: негоже следователю класть ключ туда, где его найдет первый же домушник. «Фантазии не хватает, чтобы придумать место получше», – отмахнулась Чарли.

– Я приехала около восьми. Чарли не было, ключа тоже. Я написала записку с просьбой перезвонить, а сама пошла в бар, перекусила и выпила, книжку почитала. Чарли все молчала. Я занервничала, вернулась к ее дому. Там опять пусто. Я сидела в машине и ждала. В любой другой ситуации плюнула бы и поехала домой, но то сообщение… Чарли была дико расстроена. Почти открытым текстом сказала, что у нее стряслось что-то ужасное…

– И? – как можно спокойнее произнес Саймон. «Не тяни, давай к делу!»

– Я заснула в машине. Когда проснулась, в гостиной горел свет и шторы были задернуты. Раньше они были открыты. Понятно, я решила, что она вернулась, и позвонила в дверь, собираясь первым делом закатить скандал за то, что она не перезвонила мне, как только увидела мою записку. Представь, дверь мне не открыли. Но там кто-то есть. Я через стекло заметила движение в прихожей. Должно быть, Чарли и еще кто-то, но почему она не открыла дверь? Можешь считать меня истеричкой, но я не сомневаюсь – у моей сестры что-то произошло.

– Чарли в Шотландии, – сообщил Саймон. «Зато Грэма Энгилли там нет». – Она не может быть у себя дома.

– Ты уверен?

– Абсолютно. У нее там срочное дело.

– Снова поехала в «Серебряный холм»? – В Оливии проснулась журналистка. – Ты мне звонил, расспрашивал о Грэме Энгилли… Какого дьявола Чарли не сказала мне, что едет к нему?! Я бы не торчала у ее дома как долбаная идиотка! – Оливия запнулась. – А ты не в курсе, чем она так расстроена?

– Извини, мне пора. – Саймон не мог больше висеть на телефоне.

Пруст уже успел надеть пальто.

– Саймон, не клади трубку! Если там, в доме, не моя сестра, то кто?!

– Оливия…

– Я могу вернуться и разбить стекло. Я все равно узнаю! Я в пяти минутах…

– Ни в коем случае, слышишь, Оливия? Сейчас я ничего не могу объяснить, но думаю, что там находится очень опасный человек. Держись подальше от дома Чарли. Обещай! – Если он не сумел защитить Чарли, то ее сестру защитить обязан. – Обещай, Оливия.

Она вздохнула.

– Ладно. Только позвони мне сразу же, как сможешь. Я хочу знать, что происходит.

Пруст тоже хотел знать, что происходит. Вздернув брови, он проследил, как Саймон кладет трубку.

– Значит, в доме сержанта очень опасный человек?

Саймон кивнул. Щеки у него горели.

– Грэм Энгилли, сэр.

Он уже шагал к двери, хлопая по карманам пиджака в поисках ключей от машины. Пруст – следом. Саймон с удивлением обнаружил, что обычно такой обстоятельный, медлительный инспектор способен обогнать его.

Оба думали об одном и том же: у Наоми Дженкинс сумка Чарли, а в сумке – ключи от дома. Надо спешить.

Только в машине, когда они уже мчались в сторону дома Чарли, минимум в два раз превышая допустимую скорость, Снеговик сказал:

– Это, конечно, мелочь, ничтожная деталь, но каким образом Грэм Энгилли оказался в доме сержанта Зэйлер? Откуда он знает, где она живет?

Саймон не отрывал взгляда от дороги. И молчал.

Когда Пруст снова заговорил, тон его был подчеркнуто вежлив:

– Хотел бы я знать, сколько людей, когда все это закончится, получат приказ об увольнении.

Саймон стиснул руль, словно у него в жизни больше ничего не осталось.

Воскресенье, 9 апреля

Грэм Энгилли стоит надо мной с ножницами, которые я привезла из дома, и щелкает в воздухе у моего лица. Лезвия оглушительно клацают. В другой руке он держит мой молоток.

– Какая умница, все продумала. Явилась оснащенная.

У меня в голове бьется одна-единственная мысль: он не может победить. Не может быть у истории такого конца – что я по собственной глупости угодила прямо к нему в лапы, да еще прихватила с собой все, что нужно для собственного убийства. Должно быть, я обезумела, если надеялась взять над ним верх. Нет, только не думать о своем безрассудстве. Три года назад я позволила беспомощности одолеть себя. На этот раз надо сделать все по-другому.

Прежде всего – не показывать страха. Я не стану корчиться и умолять. До сих пор мне это удавалось, даже когда он грозил ножницами, чуть ли не втыкая их мне в горло, и когда привязывал к деревянному стулу с высокой прямой спинкой. Я молчала, стараясь сохранять каменное лицо, не выражать никаких эмоций.

– Совсем как в старые добрые времена, верно? – сказал он. – Только сейчас ты одета. Но это ненадолго.

Мои руки сцеплены за спинкой стула, лодыжки привязаны к задним ножкам. Напряжение в бедрах с каждой минутой все сильнее. Энгилли кладет ножницы на стол, вертит молоток в руках.

– Так, так, так. Что мы имеем? Длинный предмет конической формы с тупым круглым концом. Сдаюсь. Это что, новая секс-игрушка? Искусственный член из бронзы?

– А ты сядь на него, попробуй. – Надеюсь, он поверит, что я не боюсь его.

Мерзавец ухмыляется:

– На этот раз зубки показываем, да? Ты в своем праве, как говорим мы, йоркширские ребята. Иногда люблю разнообразие.

– Потому и повторяешь одно и то же снова и снова – связываешь женщин и насилуешь? Даже говоришь одно и то же: «Не желаешь немного разогреться перед шоу?» До чего нелепая фраза.

Мне удается рассмеяться. Что бы я ему ни сказала, как бы ни вела себя, вызывающе или робко, он сделает со мной, что задумал. Он знает, какой ему нужен конец истории. Мои слова ничего не изменят, не тронут его, потому что он ничего не впускает в свое сердце. Эта мысль неожиданно придает мне сил. Раз уж терять нечего, я могу говорить свободно.

– Считаешь себя авантюристом? Да ты ни на что не способен без своего дурацкого шаблона, неизменного с любой женщиной. Со мной, Джульеттой, Сандрой Фригард…