Впрочем, некоторые археологи подходят к этим свидетельствам крайне скептически. Например, высказывалось предположение, что черепа, валявшиеся на проходе, топтались следующими поколениями мишек, а закатившиеся в боковые ниши оставались нетронутыми – вот и весь “медвежий культ”. Только откуда в таком случае взялись каменные стенки и плиты – тоже медведи сложили? Жаль, что подавляющее большинство самых выдающихся образцов найдено давно и крайне плохо документировано.

На Ильской стоянке в Краснодарском крае (80–100 тыс. лет назад) к очень большому камню для разнообразия был приставлен череп зубра, у которого один рог был поднят вверх, а другой – опущен вниз; рядом нашелся второй череп со сбитыми рогами и две нижние челюсти. Можно ли интерпретировать их как следы ритуалов, или это банальная охотничья добыча?

Все же, сколько ни хвали неандертальцев, свидетельства их символического поведения редки и маловыразительны. На фоне всплеска творчества в верхнем палеолите все неандертальские потуги выглядят детским садом. Вероятно, психотип неандертальцев отличался ограниченностью фантазии, сознание было очень конкретным и предметным. Но не будем очень их ругать, они старались как могли.

Самым явным свидетельством высокого уровня психики неандертальцев являются первые истинные захоронения умерших (интересно, что настоящие погребения известны только у классических и ближневосточных неандертальцев, а “микродонтные средиземноморские” этим вроде бы не озабочивались). Выше уже шла речь о “санитарных погребениях” в Сима-де-лос-Уэсос, но неандертальцы вышли на новый уровень. Они копали настоящие могильные ямы. Регулярно обнаруживаются следы неких надмогильных сооружений в виде симметрично расположенных камней или, как в Тешик-Таше, козлиных рогов.

Впрочем, погребения неандертальцев существенно отличаются от погребений современных людей как минимум в трех аспектах. Во-первых, умершие всегда клались на бок или спину в скорченной позе. Современные люди делают это гораздо разнообразнее: известны погребения, вытянутые на спине и животе, скорченные на боку, даже сидячие и перевернутые вверх ногами. Некоторые философски настроенные авторы склонны рассуждать, что укладывая покойника в скорченной позе, неандертальцы якобы стремились придать ему позу эмбриона с надеждой на будущее возрождение, возвращение в мир живых в новом перерождении, а это, дескать, говорит о существовании у них развитых представлений о загробной жизни. Вообще-то возникает два сомнения: знали ли неандертальцы, в какой позе находится эмбрион (они, конечно, постоянно кого-то потрошили, но…), и не объясняется ли все гораздо проще – для сложенного трупа надо копать меньшую яму? Ведь и глубина могил была совсем незначительной – двадцать – тридцать сантиметров, только чтобы присыпать тело.

Вторая особенность неандертальских погребений – в них никогда не бывает больше одного скелета. У современных людей обычно тоже, конечно, погребается один человек, ведь люди редко умирают массово. Однако групповые могилы – как синхронные, так и с последующим подзахоронением – вполне обыденное дело для сапиенсов, причем не только современных, но и верхнепалеолитических. Число погребенных у людей может быть любым – от одного до сотен. У неандертальцев единообразие не нарушено ни разу. Причем, судя по ориентации могил в Ла-Ферраси, неандертальцы, совершая новое погребение, знали и помнили, где расположено предыдущее, но никогда его не беспокоили.

Рис. 34. Погребение неандертальца.

Третье абсолютное свойство неандертальских захоронений – отсутствие инвентаря. Никогда – ни единого разочка – неандертальцы не положили что-либо в могилу. Конечно, с засыпаемой землей туда могли упасть какие-то предметы, но, судя по их случайному положению, никакого умысла в этом не было. Другое дело, что думают по этому поводу археологи. Ю. А. Смирнов провел замечательнейшее исследование, в котором показал, как из скупых строчек о четырех сочлененных костях быка в заполнении могилы Ла-Шапель-о-Сен, опубликованных в оригинальном отчете о раскопках, в последующих цитатах возникла сначала рулька, положенная “у правой руки вдоль тела погребенного”, а после и вовсе выросла “целая нога зубра”, которая в философском изложении превратилась в “ритуальную пищу, которой умерший должен был питаться в загробной жизни” (Смирнов, 1979). В действительности никаких явных свидетельств существования у неандертальцев представлений о потустороннем мире нет. В некоторых современных культурах – например, исламе – тоже не принято класть что-либо в могилу, в других же подношения могут быть более чем изобильными, стоит вспомнить древнеегипетских фараонов или мерседесы, загоняемые в склепы их современных последователей.

В некоторых случаях неандертальцы могли повторно раскапывать могилы и совершать какие-то манипуляции с останками. Уже упоминавшийся скелет Кебара 2 имеет практически идеальную сохранность, целыми остались все мелкие кости кистей, шейные позвонки, нижняя челюсть и даже подъязычная кость в ненарушенном анатомическом положении. Однако черепа нет. Объяснить это можно только одним способом: могила была аккуратно раскопана, череп изъят, а останки не менее аккуратно закопаны обратно. Снять череп, не сместив челюсть и подъязычную кость, не так просто; как минимум, речь идет именно о скелете, а не теле. Операция должна была проводиться спустя довольно длительное время после захоронения, но раскапывавший точно знал, где без промаха надо рыть землю. Место было как-то отмечено снаружи? Думается, что череп могли унести родственники в ритуальных целях.

Указанные особенности подчеркиваются тем, что в погребениях ближневосточных ненеандертальских палеоантропов они вполне могут нарушаться. Богата такими исключениями израильская пещера Схул, в слоях которой, датированных 119 тыс. лет назад и содержащих мустьерские орудия, обнаружились кости людей, сочетающих признаки неандертальцев и сапиенсов. У человека Схул IV между ладонями, сложенными перед лицом, было зажато кремневое скребло – какой-никакой, а погребальный инвентарь. На груди Схула V покоилась нижняя челюсть отборного, очень крупного кабана. В израильской пещере Джебель-Кафзех, слои которой имеют возраст порядка 92 тыс. лет назад, на груди подростка Джебель-Кафзех XI поверх скрещенных рук лежала часть черепа с рогами крупной лани. Тут же на груди нашлась метаподия также немаленькой лани с искусственно отсеченным эпифизом и мелкие обожженные осколки скорлупы одного яйца страуса. В захоронении присутствовали и куски охры, тогда как вокруг ее не было. Если метаподия и скорлупа могли завалиться случайно, то рога слишком велики, чтобы ненароком подвернуться в засыпку. Кстати, стены могильной ямы были укреплены известняковыми плитами. Имеется и двойное погребение – молодой женщины Джебель-Кафзех IX и шестилетнего ребенка Джебель-Кафзех X у ее ног. Кстати, положение тела Джебель-Кафзех IX несколько согнутое, но далеко не в той степени, что у неандертальцев. Тесно прижатыми друг к другу погребены Джебель-Кафзех VI и VII.

Люди из Схула и Кафзеха вообще выделяются на общем фоне. Спор об их сущности продолжается с момента открытия до наших дней. Их признавали и неандертальцами, и образцовыми сапиенсами, немало было и уклончивых, и компромиссных определений – Palaeoanthropus palestinensis, “группа Схул – Кафзех”, “анатомически современные H. sapiens”. Пока они не были датированы абсолютно, многие антропологи считали их переходным звеном от классических неандертальцев к сапиенсам. Не стоит забывать о неоднородности выборок Схула и Кафзеха: смешивание их в одну кучу ничем не оправдано, ведь кости найдены в слоях, датировки которых расходятся на десятки тысяч лет. Да и морфологически они совсем не одинаковые. Скажем, если в чертах Схула IV и V нетрудно усмотреть сапиентность, то Схул IX мало отличается от классических неандертальцев. На Ближнем Востоке есть и другие находки нестандартных палеоантропов – Амуд, Табун I и II.