наши. Стоит Нелла свет Аркадьевна, вся красивая, хоть икону пиши. Руки на высокой груди в замок, волосы под ночным ветром целой копной развеваются, на лице у валькирии капитальный похерфейс, а в зубах сигарета дымится. За её спиной около двадцати мордоворотов, некоторые из которых мне даже знакомы. Только на этот раз все эти питекантропы в могучих доспехах, напоминающих броню эксперта по обезвреживанию бомб, а в руках у них большие, но всё-таки ручные пулеметы. Хотя настолько здоровые, что, по-моему, вполне дикие это пулемёты. Ну и вдобавок, дабы китайцы совсем уж не чувствовали своего подавляющего китайского превосходства, за Окалиной и её гопниками висит в воздухе хрень. Огромный такой короткокрылый самолётище, у которого из этих самых крыл, а еще из брюха и жопы дуют вниз то ли вентиляторы, то ли реактивные движки, поддерживая эту кучу металла в воздухе. Кстати, ночной ветер, треплющий Окалину за волосы и за шинель? Самолет спонсор, зуб даю.

Делят эти во всех отношениях прекрасные товарищи не кого-нибудь, а меня.

— Этот криптид, — на чистом русском цедит китаец, — единственный свидетель произошедшего на территории Китайской Народной Республики! Учитывая масштабы операции, я не имею никаких прав его отпускать!

— Этот молодой человек был похищен из Стакомска. Он является моим подчиненным, — неторопливо проговаривает женщина-скала, — Моя задача его вернуть, капитан Жэн Сэнь. Все данные о его пропаже ваше правительство получило более суток назад. Видимо, именно это и является причиной, что здесь присутствуете именно вы?

— Бездоказательно! — коротко бросает китаец, — При всем уважении, майор Окалина, я вынужден настаивать!

— А я вынуждена отклонить вашу… просьбу.

Нелла Аркадьевна спокойна как мертвый мамонт, лежащий боком в ручье. Он уже пришёл, ему больше ничего не надо, он просто и неотвратимо разлагается, полностью отпустив свой дух на новые прерии. А вот китайский товарищ нервничает, причем очень сильно. Зуб даю, что вовсе не из-за отряда наших особо укомплектованных товарищей, являющихся поголовно неогенами и головорезами. Он торопится, опасаясь, что пребудет кое-кто посерьезнее, от чего заставляет нервничать своих людей.

Я закатываю глаза, отбрасывая окурок. Ну если я наглел с майором, то с капитаном-то сама карма велела.

— Кто сказал, что я с вами куда-то пойду? — грустно спрашиваю я китайца, почесывая свою голую грудь, слегка прикрытую огромной рубахой, на которую накинута чья-то старая и вонючая куртка. Штаны на мне и ботинки тоже с чужого плеча… Повод для грусти тоже имеется, но об этом потом. Пока всё внимание на редкостно обалдевшего капитана КНР, у которого на лице даже глаза показались.

— Вас никто не спрашивает! — лязгает он нервно, — Вы…

— Вы не знаете, на что я способен, — меланхолично говорю я ему под молчание своего майора (обожаю эту женщину, будь она на тридцать лет моложе, женился бы! Ну, воспитал сначала, дождался там полового созревания, научил стричь кусты, а потом — да!).

— За применение способностей…, — начинает капитан, в то время как его люди подымают оружие, но я его перебиваю:

— Нет, уважаемый капитан Жэн Сэнь, — тем же тоскливым голосом продолжаю я, — Сопротивляться или атаковать не собираюсь. Просто… умру.

Китаец давится воздухом, а затем, с неверящим видом пытается объяснить, что я — свидетель, которому ничего не грозит, но вот надо... Сделав вид совсем постным и умирающим (что ни грамма не сложно, учитывая, сколько всего я перенес), я ему объясняю, что с точки зрения начальства (кивок головой в сторону Окалины), это будет оптимальный выход из затруднительного положения, потому как во-первых, мне это легко и приятно, а во-вторых — в таком случае мои соотечественники не пострадают.

Медленный, но решительный кивок головой уже от Окалины. Супер тетка. «Соотечественники» смотрят на меня так, как будто каждый уже в мечтах уединился с моей худой жопой, имея с собой скакалку, толстый провод от телевизора или, как минимум, пучок вымоченных в соленой воде розог.

Правда, я не шучу ни грамма. Мы с Китаем можем в десны целоваться, обниматься, даже татуировки о братстве народов делать хоть на выбритом паху, хоть во всю спину, а вот секретики врозь. И попадать на разговор к людям, чья цивилизация славилась пытками еще в те времена, когда мохнатые предки англичан объедались забродившими ягодами можжевельника, а потом сношались с ослами под луной, проектируя свой будущий генофонд, я не особо-то и хочу. Категорически, можно сказать, не хочу.

Мой тоскливый взгляд, совмещенный с периодическим почесыванием груди и пуза в местах, куда попали пули, заставил капитана глубоко задуматься. Я тоже стоял и думал про то, что жизнь та еще поганка. Никогда не поймешь, где найдешь, а где потеряешь. Вот моё чахлое туловище? Его девятимиллиметровыми пулями, предназначенными для работы на близких расстояниях, буквально вспороло. Я до сих пор помню краткое ощущение от гуляющего по потрохам раскаленного свинца. Но… перешел в туман, а затем оп! — и всё. Цел-невредим. Но тут пусть Нина Валерьевна разбирается, если выживу. Это не полное заживление, а что-то другое, прямо чую. И оно, скорее всего, у меня тоже хитровывернутое.

Второе же открытие куда печальнее, а может быть, и нет. В тот момент, когда я натянул и застегнул трофейные штаны на себе, моя физическая сила и крепость резко ослабли. Подозреваю, что до старых значений. В шоке тогда штаны снял — и всё вернулось. Надел? Ушло. Вот тебе, Витенька, и Юрьев день. Опять товарищу Молоко репу морщить и зонды анальные точить по мою душу.

Видимо, от воспоминаний о зондах у меня на роже возникло совсем уж шахидское выражение, которого нежная душа китайца не выдержала. Обернувшись, капитан махнул верхней конечностью, начав лаять приказы, а я в этот момент уже вовсю скребся пятками по асфальту, утаскиваемый прочь дорогим начальством, которое, не особо заморачиваясь, просто обняло меня за шею одной рукой, а затем пошло себе к странному самолету.

Попав в тепло, я тут же чирикнул нечто неопределенное, а потом с огромным наслаждением то ли уснул, то ли потерял сознание, продолжая сжимать в кулаке небольшой металлический значок с серпом, молотом и рукой, удерживающей молнию. Кажется, меня пинали и трясли, но, возможно, это был самолет, которому то и дело попадались его воздушные ухабы и турбуленции.

На этот раз, ради разнообразия, внутренняя Галя пробила мне возврат