Я остановил машину на стоянке у здания Рассела, чувствуя себя так, будто меня только что приговорили к пожизненному заключению. Подростком я в своих фантазиях часто видел себя трагическим героем. Участь Гамлета или Лира представлялась мне очень романтичной. Но теперь смерть реально замаячила у меня перед глазами и казалась более неизбежной, чем завтрашний день. Мне вспомнилась одна диссертация, которую я рецензировал несколько лет назад. В ней аспирант утверждал, что американские гангстерские фильмы восьмидесятых и девяностых представляют собой постмодернистские трагедии. Он уделил особое внимание одной подробности: в этих фильмах никто никогда не уходит от расплаты. В нашем обществе, где все повязаны битами и байтами, больше нельзя раствориться в толпе. И тогда я понял, что эти люди из проекта «Звездный свет» найдут меня, куда бы я ни отправился, и заберут у меня все, что я знаю. Они расхитят мой разум, и я против них бессилен. И все-таки у меня есть шанс не допустить этого. Я должен исчезнуть прямо сейчас. Но времени на это почти не остается. Из дома они поедут прямо сюда — в этом я не сомневался.

Ждать практического подтверждения догадки чересчур опасно. Действовать следовало исходя из теоретических предположений, а именно:

Этим людям необходимо мое знание об ингредиентах препарата.

Они могут добыть это знание тремя разными способами:

с помощью пытки;

путем педезиса;

силой отняв у меня листок из книги.

Допустим, листок можно съесть, а пытку выдержать и ничего им не рассказать — но противостоять педезису невозможно. Из того, что я знал об устройстве тропосферы, следовало, что, для того чтобы попасть ко мне в сознание, человеку, который принял микстуру, достаточно было прыгнуть в сознание кого-то находящегося рядом со мной или того, кто вероятнее всего скоро меня увидит, и в тот момент, когда мы с ним встретимся, совершить финальный прыжок в мой разум, а значит, и в мои знания вместе с воспоминаниями. Теоретически спящий мужчина может просто-напросто забраться в мозг своего коллеги и отправить его на встречу со мной.

Следовательно, меня никто не должен видеть. У себя в кабинете я закрыл жалюзи, задернул шторы и запер дверь. Я не курил уже двадцать лет, но, увидев, что Эриел оставила на столе пачку сигарет, достал одну и зажег. Я умолял себя поскорее что-нибудь придумать. Есть где-нибудь такое место, где меня никто не увидит? Я представил себе дороги, универмаги и супермаркеты. Сколько человек увидит меня за самый обычный день? Сотни? Тысячи? Всюду, куда бы я ни направил свой мысленный взор, мерцали огоньки плоти и сознания — деталь, которую никогда не отмечают на картах. Даже если я вернусь в машину и поеду, я буду проезжать мимо людей. И как только мне могло прийти в голову поехать сейчас именно в университет — и пытаться спрятаться в кабинете, на двери которого весит табличка с моим именем, в кабинете, расположение которого можно найти на веб-сайте университета, оснащенного также удобными картами: как добраться до здания английского и американского отделения из любой части университетского городка, как доехать до университета на машине или на поезде, как долететь на самолете или доплыть на пароме. Я курил и ходил взад-вперед по кабинету. В университете я чувствовал себя в безопасности. Вот в чем дело. Вот почему я приехал сюда. Потому, что здесь всегда так много людей. В университете никогда не чувствуешь себя одиноким, а в опасных ситуациях всегда хочется быть там, где люди. Правда, не в этот раз.

Прошло три или четыре минуты. Я услышал в коридоре смех — Макс и все остальные возвращались из бара. Теперь не важно, что я запер входную дверь — вернувшись, они наверняка оставили ее открытой. Я посмотрел на тяжелое пресс-папье, стоящее у меня на столе. Может, их удастся остановить силой? Нет. Против телепатии на расстоянии сила не поможет. Быстрее, быстрее, нужно что-то придумать. Как быть со страницей, которая лежит у меня в ботинке? Уничтожить? Нет, не могу. Не могу этого сделать. Ну почему я не уехал куда-нибудь еще — туда, где у меня еще оставался бы шанс? Мысли путались и толкали друг друга, как ошалевшие покупатели рождественских подарков, и мне пришлось напомнить себе, что принять надо всего два решения: что делать со страницей и куда бежать. Даже не успев понять, что делаю, я потянулся к верхней книжной полке за четвертым томом «Зоономии», в котором когда-то давно, будучи еще аспирантом, прятал деньги: дверь у меня тогда была хлипкая, и любой мог открыть ее с помощью кредитки. Я тогда убеждал себя в том, что книги воров не интересуют, к тому же книги тяжелые. Мелкий воришка не сможет уволочь тысячу книг, поэтому он просто не станет на них смотреть — ведь не придет же ему в голову выбрать штук десять. Уж лучше он махнет на книги рукой и предпочтет видеомагнитофон или микроволновку. Поэтому я всегда что-нибудь прятал в книгах. Любовные письма, порнографию, кредитные карточки… Может, это сработает и на этот раз? Эти типы из проекта «Звездный свет» определенно знают цену книгам. Ага, но вот тут-то как раз мне и поможет университет. Я могу спрятать страницу и запереть дверь, и тогда никто чужой не сможет войти сюда и рыться в моих вещах. А если даже у кого-нибудь это и получится, то нужной ему книги здесь и не окажется.

Интересно, надолго мне придется исчезнуть?

Понятия не имею.

Но, по крайней мере, у меня с собой будет лишь одна копия той информации, которой я располагаю, — копия, отпечатанная у меня в сознании. Да, я могу струсить, но всегда остается вариант убить себя, если они подойдут ко мне слишком близко. На худой конец сойдет и такое. Я взял стул, чтобы избавиться от второй копии — страницы, спрятанной в ботинке.

Возможно, я поступал глупо и недостаточно внимательно все обдумал, но я не мог себе представить, чтобы кому-нибудь пришло в голову перебрать все книги на моих полках и трясти каждую до тех пор, пока из одной наконец-то не выпадет какая-то странная страница. Почему именно «Зоономия»? Этого я точно не знал, но что-то подсказывало мне, что прятать нужно именно там. Эриел Манто пользоваться ею не будет, я сам велел ей этого не делать. А кому еще может понадобиться «Зоономия»? Я засунул страницу приблизительно в середину четвертого тома и поставил книгу на место.

Я знал, что поступил неправильно, но все равно уж лучше так, чем уничтожить страницу. Возможно, я совершил роковую ошибку. Ведь тот, кто знаком с «Зоономией», — человек бесспорно образованный и может догадаться, из какой книги она вырвана… Ну что ж, удачи ему. Возможно, я именно тем и оправдывал свое решение. Знай я тогда то, что знаю теперь, я бы ни за что не оставил страницу в старинном томе. Но теперь мне ее уже не достать. Остается только надеяться, что она уничтожена.

Моей следующей задачей было исчезнуть. Но как можно исчезнуть из многолюдного здания, расположенного в многолюдном университетском городке, находящемся в многолюдном мире? Куда мне деваться? Как найти такое место, в котором буду только я один? Место, где меня никто не увидит?

Железнодорожный туннель.

Через две минуты я уже покинул свой кабинет и заперся в комнатке с ксероксом. Люк открылся на удивление легко — а где его искать, я знал. Фонарика у меня не было, только крошечная лампочка на брелоке с ключами. Но и ее света хватило, чтобы разглядеть тонкие прутья металлической лестницы. Может, я сошел с ума? Я допускал и такое. Но стоило мне опуститься в темноту лаза и опустить за собой крышку люка, как сверху раздался яростный грохот, и мужской голос с американским акцентом прокричал: «Профессор Берлем!» Они стояли у двери в мой кабинет на противоположной стороне коридора. Только меня там уже не было. Никто не видел, как я вхожу в комнату с ксероксом. Казалось, будто я прервал какую-то цепь — последовательность причины и следствия. Если сейчас я не покажусь никому на глаза, никто никогда не узнает, где я. И существую ли я, если меня никто не видит?