Гастев принял его весьма радушно, налил не только чаю, но и коньячку, а затем принялся въедливо выяснять, где именно применялись все те наработки, которые они столь скрупулезно прорабатывали в прошлом году. А когда Алекс, отбившись от первых «атак», попытался узнать, чем вызвано подобное желание, искренне и непосредственно заявил, что, во-первых, его просто «попросили товарищи», и во-вторых, у него и самого имеется к этому искренний интерес.

– Поймите, Александр, – возбуждённо наседал он. – Это же явно практические наработки! Очень многие вещи теоретически просчитать просто невозможно! И, сами прикиньте, сколько нужного и полезного можно почерпнуть, если исследовать это напрямую…

Сбавил напор он только после того, как Алекс отговорился подпиской, взятой с него НКВД. Эта организация в настоящий момент имела в стране весьма зловещий авторитет. Ну, после репрессий тридцать четвёртого – тридцать шестого годов, которые, в этой реальности хоть и отличались масштабами в меньшую сторону от тех, что случились в изначальной истории Алекса в тридцать седьмом-восьмом годах, но также оказались весьма обширными. Потому что если к «высшей мере социальной защиты» в этой реальности было приговорено где-то раз в пять меньше народу, то вот посадили в лучшем случае меньше всего лишь раза в два. Хотя и на куда меньшие сроки. Но кто здесь мог сравнить-то? Девять человек на весь СССР! Остальным же этот «разгул репрессий» казался мало не концом света. Так что народ был весьма напуган…

Следующим был разговор с Будённым, который раньше Алекса не очень-то и жаловал. То есть накоротке они до этого вообще не пересекались, но Фрунзе рассказывал парню, что тот, прознав откуда-то о том, что новые уставы и наставления, внедряемые в войсках, каким-то образом связаны с неким «иностранным господином», устроил целый скандал, обозвав их «полной чепухой» и «глупой иностранной заумью», в то время как у РККА имеются «наши, родные, кровью и потом бойцов Гражданской выстраданные тактика и организация войск». Так что утихомиривать его пришлось совместными усилиями Сталина и Фрунзе… А тут выбрал момент и сам подошёл. В антракте. Когда Алекс сопровождал Эрику на премьере в Большом театре. Именно сопровождал, поскольку сам оперу не любил и не понимал. Нудное действо, в котором статичные актёры стоят и тянут свои сложные и вычурные партии. Да ещё и сами актеры подбираются отнюдь не по соответствию внешних данных сценарным персонажам, а по силе и красоте голоса. Так что какую-нибудь «Красную шапочку» очень часто играет вполне себе «толстая бабушка». Ну как такое может нравиться? Тем более если человек абсолютный «визуал».

Слава богу, разговор не затянулся. Антракт кончился. Но перед самым окончанием Семён Михайлович буквально напросился к Алексу в гости… Сталин же отнёсся к этой ситуации с юмором. И просто отмахнулся от просьбы парня как-то оградить его от обещанной встречи.

– Ничего, Семён – мужик колоритный, общительный. Посидите, выпьете… отбояришься как-нибудь.

Что Алекса даже слегка обидело. Нет, он, конечно, справился, но дождаться, пока изрядно принявший на грудь «первый конник» наконец-то покинет их особняк, оказалось для него довольно тяжело.

Следующий даже не звонок, а настоящий «удар колокола» случился, когда им пришли устанавливать телевизор. Да-да, регулярное ежедневное телевещание в этом СССР началось ещё в прошлом, тридцать шестом году. И началось оно, кстати, с «Дневников Олимпиады». Газеты писали, что в Русском доме перед телевизором целые толпы немцев выстраивались. Как, кстати, и в Москве. В метро. Потому что на время Олимпиады на всех недавно открытых станциях первой линии московского метро были также установлены телеприёмники. И вокруг них всегда собиралась толпа. Хотя, казалось бы, что можно разглядеть на экране размером с тарелку? Однако ж народ толпился и восхищённо ахал… Но в тридцать шестом телеприёмников, способных принимать телепрограммы, было изготовлено менее трёх десятков. В этом же году их уже должны были сделать около двух сотен. А в следующем, тридцать восьмом, ежегодное производство телеприёмников должно было перевалить цифру в четыре сотни в год и далее расти по экспоненте, уже в тридцать девятом достигнув уровня производства в тысячу штук. Но Алекс сильно сомневался в том, что эти планы будут выполнены… Нет, не потому, что советские планы имели свойство регулярно срываться. На самом деле это свойство в той или иной мере присуще практически всем планам, советские они или не советские. Он вон ещё до своего первого «попаданства» читал, как абсолютно рыночные и стопроцентно демократичные немцы строили свой новый аэропорт Берлин – Бранденбург имени Вилли Брандта. По первоначальным планам его собирались ввести в строй ажно в две тысячи одиннадцатом году, но на момент провала Алекса в прошлое, в марте две тысячи девятнадцатого, он в строй введён так и не был… Нет, дело было в том, что сразу после мюнхенского сговора, каковой должен был случиться в конце сентября тридцать восьмого, советское руководство во главе со Сталиным собиралось объявить о том, что «новая, Вторая мировая война началась, и Советский Союз вынужден начать перестройку своей внешней политики и экономики в соответствии с этим фактом». А это автоматически означало, что вместо телевизоров заводы, их производящие, начнут перестраивать производство на выпуск военной продукции, то есть индикаторов кругового обзора радиолокационных станций, инфракрасных приборов для ночного вождения, ночных стрелковых и танковых прицелов и всего такого прочего. Так что если даже производство телевизоров и не будет ликвидировано полностью, то точно сократится до крайне незначительных величин… Однако сейчас оно только набирало объёмы. Хотя купить данный девайс в магазине пока было невозможно. Новинки технического прогресса в настоящий момент использовались в основном для поощрения передовиков производства, а также спортсменов, рекордсменов и иных личностей, достойно прославивших страну. К каковым, без всякого сомнения, относилась и его Эрика. Да не каждый чемпион имел такую коллекцию международных наград, какие успела собрать его жена за последние два-три года! Ну и его персона тоже некоторым образом была к этому причастна…

И вот в тот день, когда к ним в особняк прибыла целая команда электриков, деятельно занявшихся установкой внешней антенны, прокладыванием антенного кабеля и установкой и настройкой самого «приёмника телевизионного сигнала», как торжественно обозвал устройство размером с комод, увенчанное кинескопом величиной с блюдце, один из установщиков, в ответ на вопрос примчавшегося в гостиную Ваньки «А чего это вы тут делаете, а?» руководивший установкой представительный товарищ в костюме негромко обратился к Алексу:

– Извините, товарищ До’Урден, а можно вас на минуточку?

– Да, конечно, – безмятежно отозвался тот.

Но товарищ многозначительно произнёс:

– Не здесь.

Алекс окинул его удивлённым взглядом и медленно кивнул:

– Хорошо, пройдёмте в кабинет.

В кабинете он предложил «представительному» кофе или сок, но тот, сильно потея, отказался и торопливо заговорил:

– Товарищ До’Урден, меня просили передать вам вот это письмо, – и он протянул Алексу конверт из плотной бумаги, без каких бы то ни было надписей, после чего столь же торопливо продолжил: – Я знаю, вы – честный человек и сотрудничаете с этой людоедской кликой, захватившей власть в СССР, только потому, что они, по существу, взяли в заложники вашу семью. – Он нервно хмыкнул: – Ведь любому умному человеку понятно, что громогласно объявленный отказ графини от выезда за границу (он произнёс это слово с каким-то придыханием) – всего лишь фиговый листок, скрывающий беспардонное принуждение. Так вот, должен вам заявить, что я представляю людей, которые способны помочь вам и вашей семье вырваться из лап тирана и стать свободными. – Он нервно сглотнул и зашептал уже с нотками восторженности в голосе: – Мы готовы тайно вывезти вас из Москвы и переправить в любую демократическую и цивилизованную (снова придыхание) страну, где вам будет предоставлено надёжное убежище…