– Да что ж за стоеросина, господи?! – зажмурился от бешенства Ефим. – Что ж тебе, дурная башка, – под кнут да в Сибирь легше будет?

– Стало быть, легше! – отрезал Антип. – И в Сибири люди живут! И то ещё в башку возьми, что Устьку-то на Волгу не больно поволокёшь!

– А в кандалах до Сибири лучше ей будет скакать?! – заорал, сорвавшись, Ефим. – А после кнутовья что с ней станется?!

– Уходите с ней вместе, – посоветовал Антип. – А я останусь.

– Дожидайся, оставлю я тебя! – процедил сквозь зубы Ефим и, отвернувшись, уставился застывшими, злыми глазами в стену.

Закатов, остановившись у окна и глядя в мокрый палисадник, снова заговорил в полной тишине:

– Если вы согласитесь, то Устинью можно оставить здесь. Мой друг согласен скрыть её в своём имении. Это Калужская губерния, самая глушь, там никто не станет её разыскивать. Может быть…

Договорить он не сумел, потому что все завопили одновременно.

– Устинья Даниловна, барин дело говорит! – басил Антип. – Оно лучше тебе будет, остаться-то!

– Устька, дура, соглашайся! – орал Ефим. – Никакой тебе Сибири, никакой каторги! Как у Христа за пазухой будешь там!

– Не пойду! Не пойду! Никуда я не пойду! – кричала Устинья, подавшись вперёд и чуть не с ненавистью оскалившись в лицо Ефиму. – Не дождёшься, проклятый, чтоб я тебя бросила! Никуда я без тебя не пойду, я тебе жена – забыл?! Куда ты – туда и я!

– Ничего ты мне не жена! Не венчались!

– Ах так?! Ах вот ты, стало быть, как?! Ну и леший с тобой, анафема! И без тебя преспокойно на каторгу доберусь! А там и близко ко мне не подходь, сатана бесстыжая! У-у, разбойничья душа, как совести только достало молвить такое… Не жена я ему, вишь ты!

– А коль жена, так слушайся мужа-то! Поедешь куда велено, не то…

– Сейчас! Жди, доколь терпежу хватит! Шагу от тебя не сделаю! И не больно-то я тебя боюсь, окаянный!

– Устя Даниловна, Ефимка, да не голосите вы, ей-богу… – взмолился Антип. – Вся Москва на вас сбежится!

– И то правда, помолчите! – повысил голос Закатов, и сразу две обозлённые физиономии повернулись к нему. – Коли Устинья не хочет – её право, но… На твоём месте, Устя, я бы ещё подумал.

– Незачем, барин! – решительно сказала Устинья. – Кабы я без этого чёрта жить могла – тогда б и думать можно было. А так… – она пожала плечами.

– Дура… – пробормотал Ефим, опуская лохматую голову.

Устинья даже не повернулась к нему.

– Выходит, и это не годится, – подытожил Закатов. – Что ж, тогда, выходит…

– Уходи один, Ефим, – вдруг задумчиво сказал Антип. – Тебе-то по суду больше всех придётся: ты Упыриху-то покончил. Тебе, стало быть, и ноги уносить. Иди один на Волгу, а мы с Устиньей…

– Чего?.. – белея скулами, медленно переспросил Ефим. – Чего захотел, братка? Чтоб я ушёл, а Устьку тебе оставил?! Оно понятно, тебе с ней и каторга за рай станет, а мне…

– Дурак! – в один голос сказали Устинья и Антип.

И Закатов, несмотря на серьёзность момента, криво улыбнулся.

– Вы, право, как лебедь, рак и щука – сговориться не можете. Ну что же тогда делать-то будем?

После недолгого молчания Антип ответил за всех:

– Остаёмся мы, барин. Все трое остаёмся. Коль уж так Бог велит, так чего поделать-то? Жаль вот только, что Устя Даниловна упёрлась. Не надобно бы ей никакой Сибири…

– Значит, судьба, Антип Прокопьич, – едва разжимая губы, ответила Устинья. – Куда уж тут деться?

– Да как же она кнутобойство-то выдержит, барин?! – взорвался Ефим. – Мужики здоровенные – и те дохнут опосля, а с ней что станется?!

– Она не убийца, суд должен принять это во внимание, – медленно проговорил Закатов. – Вы ведь сможете подтвердить, что она не принимала участия?.. И я, со своей стороны, постараюсь договориться. Думаю, Устинью мы от кнута избавим. Возможно, даже удастся просто вернуть её в имение как беглую. А вот вас, парни, – вряд ли… Право, и не знаю, что тут можно сделать.

– Палачу заплати, коль не жаль, – деловито посоветовал Ефим. – Знающие люди говорят, – палачи такие умельцы бывают, что с первого удара сознанье из человека вышибают. И после нутро не отшибут, шкуру обдерут только. Только такое мастерство больших денег стоит…

– Заплачу сколько понадобится, – глядя в стену, пообещал Закатов. – Что ж… если вы всё решили, то завтра мы возвращаемся домой. И я сдам вас в уезде становому.

– С тятей бы перевидаться… – протянул Антип.

– Перевидаетесь, это я устрою. А сейчас вам надо поесть и в баню.

– И – спать! – блаженно потянувшись, закончил Ефим. – Господи всемилостивый… Нешто штей наконец в себя залью? Почитай, три месяца на поганках одних… В жизни больше гриба в рот не возьму… Устька! Ну, что ж ты, дурная, воешь-то сызнова? Эх ты… игоша разноглазая, погибель моя…

И в его дрогнувшем голосе послышалось вдруг что-то такое, что Закатов, стоящий у двери, сделал два шага назад, к порогу, и неслышно вышел.

…– Она не поедет с тобой, – говорил он десятью минутами позже Михаилу, сидя верхом на стуле в библиотеке, где накануне вечером они ругались и пили скверную мадеру. – Она даже не хочет слышать никаких доводов. Ефим ей муж, пусть и невенчанный, и ей дорога с ним, – вот и всё. Поверь, я уговаривал, убеждал как мог. А Ефим без брата не желает уходить в бега. А Антип нипочём не хочет становиться бродягой. Вот и поди тут с ними!

– Да, я тоже слышал, как Устя кричала. – Михаил сидел на подоконнике, бездумно следя за тем, как голый сук липы стучит в залитое дождём стекло. – Ну… Выходит, есть на свете настоящая любовь. Кстати, ты обратил внимание – ей нет никакого дела до его шрамов! Ей наплевать, что он теперь изуродован! Она, кажется, этого даже не заметила!

– И что это, по-твоему, значит?

– Это значит, что ты идиот, – тяжело вздохнул Михаил. – Последний раз прошу тебя, болван, – поезжай к Верке! Ты ещё можешь удержать её… – он осёкся, наткнувшись на застывший взгляд друга.

– Мишка… Даже если бы ты имел право вмешиваться в мою жизнь и жизнь Веры Николаевны… Даже если бы я обнаглел настолько, что кинулся бы очертя голову отговаривать её от блестящей партии… Даже если бы каким-то чудом Болотеево стало приносить доходу больше, чем владения покойного князя Тоневицкого… Всё равно я, чёрт возьми, не могу никуда ехать! Потому что завтра возвращаюсь со своими каторжанами в уезд, и… Надо как-то заканчивать эту комиссию! Кстати, верни мне рукопись моего попа. Он, я чувствую, не успокоится, покуда я не привезу и не отдам её ему лично в руки. А если учесть, что… Мишка, ты чего это?!

Лицо Михаила выражало крайнее смущение.

– Никита, видишь ли… Рукопись отца Никодима… Ты, конечно, имеешь право требовать, но… Даже если бы я и хотел, я не могу сейчас её вернуть!